Том 11. Кенилворт

— Это другое дело, — сказала королева, взяв в руки свидетельства и пробежав их глазами. — Пусть подойдет Тресилиан. Мистер Тресилиан, мы весьма сочувствуем вам, тем более что вы, по-видимому, всем сердцем привязаны к этой Эми Робсарт, или Варни. Наше могущество благодаря господу богу и покорности нашего преданного народа достаточно велико, но есть дела, нам неподвластные. Например, мы не можем распоряжаться чувствами легкомысленной молодой девушки или заставить ее предпочесть ум и ученость изящному камзолу придворного. Мы не в силах также исцелить недуг, препятствующий этой леди явиться к нашему двору, как мы того требовали. Вот свидетельства врача, который ее лечит, и джентльмена, в доме которого она находится.

— С позволения вашего величества, эти свидетельства ложны! — поспешно воскликнул Тресилиан, так как под влиянием страха за последствия обмана, жертвой которого могла оказаться Елизавета, он забыл обещание, данное им Эми.

— Как, сэр! — вскричала королева. — Вы сомневаетесь в правдивости милорда Лестера? Но мы вас все-таки выслушаем. В нашем присутствии даже самый скромный из наших подданных может предъявить обвинение самому знатному и самый безвестный — самому почитаемому. Итак, мы выслушаем вас беспристрастно, но берегитесь, если вы говорите без доказательств! Возьмите эти свидетельства, прочтите их внимательно и объясните нам — на каком основании вы подвергаете сомнению их достоверность.

В это время несчастный Тресилиан вспомнил обещание, которое дал Эми, и сумел подавить в себе, естественное стремление разоблачить ложь, — а в том, что это ложь, он убедился собственными глазами. Однако, пытаясь овладеть собой, он не сумел скрыть свою нерешительность. Его растерянный вид произвел крайне неблагоприятное впечатление как на Елизавету, так и на всех присутствующих. Он вертел в руках взятые им бумаги, как круглый дурак, неспособный разобраться в их содержании. Королева уже начинала терять терпение.

— Вы человек ученый, сэр, — сказала она, — и, как я слышала, ученый выдающийся; и в то же время вы удивительно медленно читаете рукописи. Отвечайте — достоверны эти свидетельства или нет?

— Ваше величество! — ответил он с явным замешательством, не зная, как уклониться от признания справедливости доказательств, которые ему, быть может, придется впоследствии опровергать, и в то же время желая сдержать слово, данное Эми, и предоставить ей, как он обещал, возможность самой защищать свое дело. — Ваше величество, вы предлагаете мне установить достоверность этих свидетельств, тогда как она должна быть доказана теми, кто строит на них свою защиту.

— Ну, Тресилиан, ты, оказывается, не только поэт, но еще и критик! — воскликнула королева, бросив на него недовольный взгляд. — По-моему, документы, предъявленные в присутствии нашего благородного хозяина, честь которого служит порукой их достоверности, должны убедить тебя. Но раз ты настаиваешь на соблюдении всех формальностей… Варни… или нет… милорд Лестер, ибо дело это теперь уже касается вас, — при этих словах, сказанных без всякой задней мысли, дрожь пронизала графа до мозга костей, — скажите, чем можете вы подтвердить достоверность этих бумаг?

Варни поспешил ответить, опередив Лестера:

— С позволения вашего величества, молодой лорд Оксфорд, присутствующий здесь, знаком с почерком и репутацией мистера Энтони Фостера.

Граф Оксфорд, молодой кутила, которому Фостер не раз давал взаймы деньги под ростовщические проценты, заявил, что знает Фостера как человека богатого и независимого, видимо обладающего большим состоянием, и подтвердил, что представленное свидетельство написано его рукой.

— А кто может удостоверить подпись врача? — спросила королева. — По-моему, его имя Аласко.

Мастере, врач ее величества, вспомнив прием, оказанный ему в замке Сэйс, и желая своими показаниями угодить Лестеру, а заодно нанести удар графу Сассексу с его приверженцами, признал, что не раз советовался с доктором Аласко, и отозвался о нем как о человеке, чрезвычайно сведущем и искусном, хотя и не имеющем патента на медицинскую практику.

Граф Хантингдон, шурин Лестера, и старая графиня Рэтленд тоже расхвалили доктора Аласко, и оба припомнили бисерный почерк, которым он писал свои рецепты, а свидетельство было написано именно этим почерком.

— Ну, мистер Тресилиан, — сказала королева, — теперь, я полагаю, с этим делом покончено. Сегодня же вечером мы примем меры, чтобы примирить старого сэра Хью Робсарта с этим браком. Вы исполнили свой долг более чем смело, но мы не были бы женщиной, если бы не сочувствовали страданиям, которые причиняет истинная любовь! Поэтому мы прощаем вашу дерзость, а заодно и нечищенные сапоги, запах которых заглушил духи милорда Лестера.

Так говорила Елизавета, отличавшаяся удивительной чувствительностью к запахам. Впоследствии, много лет спустя, она выгнала из аудиенц-залы Эссекса, ибо запах его сапог вызвал ее гнев, подобно тому как сейчас ее разгневали сапоги Тресилиана.