Том 11. Кенилворт

С этими словами он увел Эми. Она не сопротивлялась — она была почти без чувств. Голова ее склонилась на сильное плечо лорда, его поредевшие в боях кудри и длинная седая борода смешались с ее светло-каштановыми локонами. Королева проводила их взглядом. Самообладание, это столь необходимое для монархов качество, помогло ей справиться с волнением, и, казалось, теперь она желала стереть все следы своей гневной вспышки из памяти тех, кто был ее свидетелем.

— Милорд Хансдон прав, — заметила она. — Он и в самом деле слишком суровая нянька для столь нежного дитяти.

— Милорд Хансдон, — заметил настоятель собора святого Асафа, — я говорю не из желания умалить его достоинства — слишком несдержан в выражениях и иногда приправляет свои речи такими ужасными, кощунственными проклятиями, какие под стать только язычнику или паписту.

— Это у него в крови, господин настоятель, — ответила Елизавета, резко повернувшись к преподобному отцу, — и меня вы можете обвинить в такой же горячности. Болейны всегда отличались горячей кровью и прямотой речи; они спешат высказать то, что у них на душе, не заботясь о выборе выражений. И, право слово, надеюсь, тут нет греха, — я не думаю, чтобы кровь эта сильно остыла, смешавшись с кровью Тюдоров.

Произнося последние слова, она любезно улыбнулась и украдкой перевела глаза, пытаясь встретить взгляд графа Лестера. Ей уже казалось, что она слишком погорячилась, возведя на него необоснованное подозрение.

Однако королева не прочла в глазах графа готовности принять предлагаемое примирение. С запоздалым и горестным раскаянием они были устремлены вслед за несчастной женщиной, которую только что увел Хансдон. Затем Лестер угрюмо уставился в землю с выражением (так по крайней мере показалось Елизавете) не провинившегося, а скорее незаслуженно обиженного человека. Она сердито отвернулась от него и обратилась к Варни:

— Говори, сэр Ричард, и растолкуй нам эти загадки. Ты по крайней мере еще не утратил рассудка и дара речи — чего мы тщетно ищем в других.

Она снова метнула возмущенный взгляд в сторону Лестера, в то время как хитроумный Варни поспешил изложить свою историю.

— Проницательный взор вашего величества, — сказал он, — уже определил жестокий недуг моей горячо любимой жены. Я, несчастный, не мог допустить, чтобы недуг этот был назван в свидетельстве ее врача. Я пытался скрыть то, что теперь обнаружилось с таким позором.

— Стало быть, она помешанная? — спросила королева. — Впрочем, я и не сомневалась в этом; во всем ее поведении сквозит безумие. Я нашла ее забившейся в уголок грота, и каждое свое слово, которое я вытягивала из нее чуть ли не клещами, она сразу брала обратно и отрекалась от него. Но как она попала сюда? Почему вы не держите ее под надлежащим присмотром?

— Всемилостивейшая государыня, — ответил Варни, — достойный дворянин, на попечение которого я оставил ее, мистер Энтони Фостер, только что во весь опор прискакал сюда, чтобы доложить мне о ее побеге. Она ухитрилась осуществить его с ловкостью, присущей многим пораженным этим недугом. Фостер здесь поблизости и готов подробно доложить обо всем вашей светлости.

— Оставим это до другого раза, — возразила королева. — Однако, сэр Ричард, мы не завидуем вашему семейному счастью: ваша жена жестоко поносила вас и от одного вида вашего едва не упала в обморок.

— Это одно из проявлений ее болезни, ваша светлость, — ответил Варни. — Во время припадков больные такого рода больше всего ненавидят тех, кого в обычном состоянии считают самыми близкими и самыми дорогими.

— Мне приходилось слышать нечто подобное, — сказала королева, — и потому я верю твоим словам.

— В таком случае, ваше величество, прошу вас, прикажите, чтобы мою несчастную жену снова передали под опеку ее друзей.

Лестер вздрогнул, но огромным усилием воли подавил свое волнение, а Елизавета резко ответила:

— Вы что-то слишком спешите, мистер Варни. Мы сначала выслушаем доклад нашего врача Мастерса о здоровье и состоянии ума этой леди, а потом уже решим, как нам поступить. Вы тем не менее получите разрешение видеться с ней, и, если между вами произошла обычная семейная ссора, какие случаются даже между любящими супругами, вы сможете уладить ее, избавив наш двор от дальнейших скандалов и нас от беспокойства.

Варни низко поклонился и не произнес больше ни слова.

Елизавета снова взглянула на Лестера и с благосклонностью, за которой могло скрываться лишь самое нежное чувство, сказала:

— Разлад, как говорит один итальянский поэт, находит путь и в мирную монастырскую обитель и в тесный семейный круг. Боюсь, что ни телохранители, ни стража не смогли оградить от него наш двор. Милорд Лестер, вы оскорблены нами, но и мы имеем право считать себя оскорбленными. Мы берем на себя львиную долю вины и прощаем вас первыми.