Том 11. Магелланово Облако

Мы очутились в простом деревенском домике, с полом и потолком из некрашеных досок соломенного цвета. Посередине стояли низкий стеклянный стол и кресла с отогнутыми назад спинками. На полу у стен было много зелени — простой травы, без цветов. Изнутри эта комната как бы была продолжением сада, печально мокнувшего за окнами, — там шел дождь. Вдали тянулись тучи — не по небу, а совсем низко, по вершинам холмов. В разрывах облаков иногда показывались черные и рыжеватые склоны, а дождь продолжал лить монотонно, не ослабевая; постоянно был слышен его легкий стук по крытым гравием дорожкам, журчанье стекавшей по желобу воды и даже шум лопавшихся на лужах пузырей. Этот вид настолько поразил меня своей будничностью, что я остановился как вкопанный и стоял так, пока хозяйка не появилась передо мной с протянутыми руками.

— Я привел к тебе почти коллегу по профессии: нашего доктора, — сказал историк.

В слабом свете пасмурного дня, падавшем сквозь широко раскрытые окна, Калларла показалась мне еще ниже ростом и моложе, чем при первой встрече, на ней было домашнее платье из темно-красной ткани с таким тонким и запутанным рисунком, словно это был вышитый серебром план лабиринта. Кроме нее в комнате были еще двое: девушка с тяжелыми рыжими волосами, ниспадавшими на голубое платье, и атлетически сложенный мужчина.

— Вот Нонна, она архитектор, жаждет познакомиться с зодчеством на других планетах, — сказала Калларла. — А это Тембхара, кибернетик.

— Злые языки говорят, что я создаю электромозги, потому что сам ленив, но ты этому не верь, ладно? — сказал мужчина. Он подался вперед, и я увидел его лицо. Оно было темное, — наверное, у него были негритянские предки. На мгновение на этом лице появилась улыбка, ослепительная, как молния.

Калларла пригласила нас сесть. Я предпочел подойти к окну — так манил меня доносившийся оттуда терпкий, густой запах листьев и мокрой хвои. Подняв голову, я увидел, как на краю крыши собираются крупные капли воды, в которых отражается просвечивающее кое-где голубое небо, как капли одна за другой сбегают по карнизу, задерживаются у его края и, будто наконец решившись, бросаются вниз. Я протянул руку, но падающая капля неощутимо, светлой искрой прошла сквозь пальцы. Я удивился не столько этому — иного нечего было ожидать, — сколько собственному разочарованию. Опершись на подоконник, ощущая легкое дыхание ветерка, я повернулся к присутствующим. Разговор, прерванный нашим приходом, возобновился.

— И как же ты представляешь себе архитектуру, неподвластную силе притяжения? — спрашивал Тембхара рыжую девушку.

— Я думаю о конструкциях без вертикальных линий, — ответила она. — Представьте себе двенадцатиконечную звезду с лучами-башнями, направленными во все стороны. На основных осях я устроила бы анфилады…

Она рисовала рукой в воздухе. Я слушал ее, все больше удивляясь, и спросил:

— Прости, пожалуйста, а из чего?

— Из льда. Ты, наверное, знаешь, сколько воды выбрасывается за пределы Земли из-за сокращения поверхности океанов. Я стала бы строить дворцы из воды, вернее, из льда; при температуре космоса он обладает неплохими строительными качествами.

— А, в межпланетном пространстве! — воскликнул я. — Значит, это будут летающие звездочки-снежинки, увеличенные в миллиарды раз? Но… кто в них будет жить?

Все рассмеялись, а Тембхара сказал:

— В том-то и дело, что никто. Желающих нет. Бедная Нонна, она не может строить свои замки и очень горюет поэтому.

— Да, — сказала молодая девушка, вздыхая, — я все яснее вижу, что раньше времени впуталась в эту историю.

— В какую историю?

— В жизнь. Надо было родиться в стотысячном году; может быть, тогда мои ледяные дворцы и пригодились бы на что-нибудь.

— И опять ты выбираешь неудачное время, — сказал Тер-Хаар. — Говорят, что в стотысячном году Солнце, как обычно через каждые четверть миллиона лет, снова попадет в скопление космической пыли и начнется галактическая зима.

— Эпоха обледенения?

— Да. Тогда будет огромное количество льда, и столько нужно будет тратить энергии, чтобы его растапливать, что никто и взглянуть не захочет на твои дворцы.

— А Солнце тогда будет красным, как кровь, — сказала в наступившей тишине Калларла.

Все повернулись к ней, но она не произнесла больше ни слова.

— Конечно, — закончила за нее Нонна. — Солнце будет красное, потому что космическая пыль поглотит все лучи, кроме красных.

— Любопытно! Вы говорите об этом, словно сами пережили по меньшей мере десяток таких зим, — вставил Тер-Хаар.

— Мы просто знаем о них, — возразила Нонна.

— Это не одно и то же, — сказал историк. — Одно дело — наблюдать самому, как галактическая весна сменяет зиму, видеть возникновение горных хребтов, образование складок на поверхности Земли, высыхание морей; другое дело — знать обо всем этом. В геологическом масштабе жизнь человека похожа на жизнь бабочки-однодневки. Мы знаем факты, но не можем заранее знать, какие чувства они вызовут.

— Если бы какое-нибудь существо жило миллиард лет… — проговорила Нонна и умолкла.

Вновь наступила тишина, лишь дождь шумел за окнами.