Том 11. Монти Бодкин и другие

— А, так это мистер Бодкин рядом с вами, мисс? Я его не узнал. У меня для вас сообщение, сэр, — сказал Альберт Пизмарч учтиво. — Следуя вашей инструкции, сэр, я подстерег мисс Флокс и отослал ее назад, уведомив, что в настоящий момент вы не можете встретиться с ней, как было ранее условлено, а она попросила передать, что все понимает, ничего страшного, и будет ждать вас у себя в каюте в любое время между одиннадцатью вечера и полуночью.

Глава XIX

Украдкой пробираясь по коридорам, на цыпочках спускаясь по лестницам, уворачиваясь от встречных стюардов, стюардесс и пассажиров, Реджи Теннисон, покинув салон в десять ноль-ноль, в три с половиной минуты одиннадцатого стоял возле дверей Фуксии. Сердце его бешено колотилось и, казалось, вот-вот лопнет от натуги, а позвоночник под смокингом извивался, как змея. Он так долго не смел дохнуть, что почти забыл, как это делается. Как Монти Бодкина перед свиданием с Фуксией и Альберта Пизмарча перед исполнением «Бандольеро», его одолела трусость.

Собираясь надело, он был настроен на легкий и непринужденный лад, точно юный фланер, решивший размять ноги после обеда. Однако с каждым шагом образ беспечного гуляки становился все менее убедительным, и когда наконец он остановился в тиши коридора, испуганно озираясь по сторонам и настороженно прислушиваясь к глухому и зловещему поскрипыванию половиц, от которого сердце уходило в пятки, трактовка роли кардинально изменилась. В настоящий момент он весьма талантливо изображал одного из тех подозрительных субъектов, которых любит задерживать полиция. Полицейский, случись таковому оказаться рядом, не сказал бы наверняка, что именно замыслил Реджи — убийство, поджог, кражу со взломом или покупку шоколадки после восьми вечера, но ясно было одно: он замыслил что-то нехорошее.

Секунд сорок молодой человек простоял в неподвижности, лишь глазами бешено вращал. Затем, когда ему показалось, что так может длиться до бесконечности, внезапно в голове у него промелькнула мысль, от которой он вновь осмелел и приободрился, а легкие обрели былую эластичность. Лицо его посуровело, плечи расправились, а губы беззвучно зашевелились, словно внутренний голос шепнул ему на ухо: «Две тысячи фунтов», а он ответил: «Помню, помню, не забыл». Он судорожно рванул дверную ручку и вошел внутрь.

Учитывая, что хозяйка каюты когда-то была ему дорога — однажды дело даже дошло до предложения руки и сердца, — можно было бы подумать, что, оглядывая ее апартаменты и натыкаясь глазами на ее вещи, Реджи Теннисон настроится на сентиментальный лад — в порыве, скажем, нежности схватит щетку для волос и с легким вздохом прижмет к губам, ласково коснется оранжевой губной помады или пинцета для бровей.

Однако случай был явно не тот. Эмоции Реджи были в точности как у Десмонта Каррузерса — героя книги, которую он сегодня утром взял почитать в библиотеке, — когда тот вступал под сень индийского храма, чтобы похитить гигантский сапфир из глазницы местного божества. Десмонт был сосредоточен наделе, и Реджи следовал его примеру. Он сконцентрировал внимание на комоде, который стоял в углу. Когда после обследования выяснилось, что тот заперт на ключ, он почувствовал себя примерно так же, как Десмонт Каррузерс, когда обнаружил между собой и идолом пару огромных кобр, которых туда подложил коварный жрец. Подобное чувство всегда посещает человека, когда он замечает, что его выставили на посмешище.

Некоторое время он простоял, не зная что делать.

Но это длилось недолго. Разум ему подсказал, что где есть комоды, там есть и ключи, а внутреннее чутье привело к туалетному столику. Ключи нашлись в верхнем ящике, и он уже было собрался вернуться к комоду, но тут взгляд его упал на фотографию в серебряной рамочке, прислоненную к зеркалу. Это был его брат Амброз, снятый анфас с дымящейся трубкой во рту.

Романистам, пишущим о героических подвигах и приключениях, следует в законодательном порядке запретить фотографироваться с трубкой. Это несправедливо по отношению к читателям, которым этот снимок может попасться на глаза. Они получаются такими мужественными и суровыми, что испугаться можно. Это и произошло с Реджи. В лихости, с которой Амброз закусил трубку, ему почудилось что-то жутковатое. При мысли о том, что этот здоровяк спокойно разгуливает по кораблю и в любой момент может вломиться в дверь и его застукать, Реджи Теннисона прошиб холодный пот.

Но тут внутренний голос опять шепнул ему на ухо: «Две тысячи фунтов!», и он поборол минутную слабость. Он вернулся к комоду, подобрал подходящий ключ и, стиснув зубы, начал лихорадочный обыск.