Том 11. Монти Бодкин и другие

Это был комплимент, и при более благоприятном стечении обстоятельств Монти оценил бы его по достоинству. Но сейчас он пребывал в душевном смятении и пропустил фразу мимо ушей, поскольку озирался кругом, словно Макбет, ожидающий призрака Банко. Оговаривая условия совещания Бодкин — Флокс, Реджи сказал: «десять ноль-ноль», а десять ноль-ноль наступило несколько минут назад. То есть в любой момент из темноты могла вынырнуть рыжеволосая голова.

И что тогда делать?

— Кстати, — заволновался он, — который час?

— Зачем тебе?

— Так просто. Хочу проверить часы.

— Сколько на твоих?

— Пять минут одиннадцатого.

Гертруда взглянула на свои изящные часики.

— Твои спешат. На моих — без пяти. Монти вздохнул с облегчением.

— Пошли отсюда, — предложил он.

— Почему? Здесь так занятно.

— Занятно?

— Словно другой корабль.

— А мне не нравится.

— Да почему?

— Слишком… э-э-э… темно.

— А мне нравится. И потом, я хочу дождаться Альберта Пизмарча.

— Это еще зачем?

— Чтобы его поздравить. Он неплохо выступил, и так, бедняга, нервничал — в самый последний момент его заставили поменять песню. Сейчас у него, наверное, как гора с плеч. Он может обидеться, если я не скажу, что мне понравилось.

— Верно, — сказал он. — Конечно. Точно. Да. Ты абсолютно права. Жди здесь. Сейчас я его приведу.

— Зачем, не надо!

— Нет, надо. Я хочу сказать, может, он пойдет другим путем… Ну, например, через люк или еще как…

— Об этом я не подумала. Хорошо. Только не приводи его прямо сейчас. Пусть он сначала зайдет ко мне в каюту и прихватит шаль, а ты возвращайся.

— Договорились.

— Может, мне сходить с тобой?

— Нет, — сказал Монти. — Нет-нет. Не беспокойся. Не нужно.

Через несколько минут Монти вернулся заметно повеселевшим. Он больше не хмурился и не отирал лоб носовым платком. У него был вид человека, который прошел через горнило и обрел наконец место попрохладнее.

— До чего же хорошо, — сказал он. — Как будто другой корабль.

— А я что говорила?

— И была абсолютно права.

— Темнота не смущает?

— Нет, так даже лучше.

— Нашел Пизмарча?

— Ага. Он как раз допивал пиво, которым его угостили друзья и поклонники.

— Наверное, он рад, что песня имела успех.

— Еще бы! Насколько я понял, он собирается включить «Бандольеро» в постоянный репертуар. Судя по всему, до этого он специализировался на «Свадебной песне пахаря».

— А ты попросил его принести шаль?

— Да. Я распорядился на этот счет, скоро явится.

Он умолчал о том (у мужчин бывают свои маленькие секреты), что прежде чем исполнять поручение, наказал Альберту Пизмарчу занять наблюдательный пост у перехода из первого класса во второй и, подобно Горацию на мосту,[74] предотвратить вторжение Фуксии. После этого маневра ему полегчало. Теперь полный порядок, думал он. Как мы уже убедились, он не причислял стюарда к выдающимся стратегам нашего времени, однако такую простую и бесхитростную операцию, казалось, трудно провалить.

Он вдохнул полной грудью свежий океанский воздух, чувствуя себя генералом в конце триумфального сражения. И нежно поцеловал Гертруду, причем не один, а множество раз.

Все складывалось замечательным образом. Вне всяких сомнений. Она оценила его порыв, однако особой пылкости он не заметил. Манеры ее были сдержанны и в голосе сквозил холодок. По всему видно было, что-то ее смущает.

— Монти, — тихо сказала она.

— А?

Молчание. Потом, после паузы:

— Монти, помнишь, о чем мы с тобой говорили перед ланчем?

— А?

— Про мисс Флокс и про то, чтобы вы не общались.

— Ах это! Ну да…

— Ты с ней не разговаривал?

Монти выпятил грудь колесом. Будь на нем накрахмаленная сорочка, а не более современная рубашка из мягкого пике она бы в момент лопнула. Ни одну грудь не распирает так, как грудь человека с чистой совестью.

— Нет!

— Я очень рада.

— Я с ней даже не виделся!

В голосе Гертруды опять послышался холодок:

— Ясно. А если бы встретил, заговорил бы?

— Нет-нет. Ничего подобного. Я бы с ней даже не поздоровался.

— Здороваться нужно.

— Не всегда.

— Я против этого не возражаю.

— Ну хорошо, поздоровался бы — холодно.

— И больше ничего?

— Ничего.

— Тогда я спокойна. Она нехороший человек.

— Точно.

— Наверное, потому что из Голливуда.

— Совершенно верно.

— Или потому, что рыжая.

— Тоже возможно.

— Значит, ты с ней не разговаривал?

— Ни словом не обмолвился.

— Я так счастлива… Монти!

— Гертруда!

— Ой, кто-то идет.

Кто-то в белой куртке двигался прямо на них из темноты. Он тяжело дышал, но упорно напевал «Бандольеро».

— Пизмарч? — окликнула его Гертруда.

— А, вот вы где, мисс, — сказал Пизмарч вежливо. — Я принес вам шаль.

— Спасибо большое.

— Не знаю, ту или нет — она висела у вас в шкафу. Голубая и пушистая на ощупь.

— Да, это она. Все правильно. Спасибо большое. Выступление прошло великолепно, от всей души поздравляю.

— Благодарю, мисс. Да, пожалуй, я и впрямь всех сразил наповал. Публика неистовствовала. Отличный номер, мисс. Вы правильно отметили, очень зажигательный. Я намерен чаще исполнять его в будущем.

— Мистер Бодкин так и сказал.

Стюард стал вглядываться во тьму: