Том 11 (XVI век, сочинения Ивана Грозного и Андрея Курбского)

Подготовка текста Ю. Д. Рыкова, перевод О. В. Творогова, комментарии Я. С. Лурье и Ю. Д. Рыкова

ОРИГИНАЛ

КРАТКОЕ ОТВЕЩАНИЕ АНДРЕЯ КУРБЪСКОГО НА ЗЕЛО ШИРОКУЮ ЕПИСТОЛИЮ КНЯЗЯ ВЕЛИКОГО МОСКОВСКОГО

Широковещательное и многошумящее твое писание приях, и выразумех, и познахъ, иже от неукротимаго гнева со ядовитыми словесы отрыгано, еже не токмо цареви, так великому и во вселенной славному, но и простому убогому воину сие было не достоило, а наипаче такъ ото многихъ священных словес хватано, исте со многою яростию и лютостию, не строками, а ни стихами, яко есть обычай искуснымъ и ученымъ, аще о чемъ случитъся кому будетъ писати, в краткихъ словесех многой разумъ замыкающе, но зело паче меры преизлишно и звягливо, целыми книгами, паремъями,[171] целыми посланьми! Туто же о постелях, о телогреяхъ[172] и иные бещисленные, воистинну, яко бы неистовых баб басни, и такъ варварско, яко не токмо ученнымъ и искусным мужемъ, но и простым и детемъ со удивлениемъ и смехомъ, наипаче же в чюждую землю, идеже некоторые человецы обретаются, не токмо в грамматических и риторскихъ, но и в диалектических и философских ученые.

Но еще к тому и ко мне, человеку, смирившемуся уже до зела, в странстве, много оскорбленному и без правды изгнанному, аще и многогрешному, но очи сердечные и языкъ не неученный имущу, такъ претительне и многошумяще, прежде суда Божия, претити и грозити! И вместо утешения, во скорбехъ мнозех бывшему, аки забыв и отступивши пророка: «Не оскорбляй, — рече, — мужа в беде его, довольно бо таковому»,[173] яко твое величество меня, неповиннаго, во странстве таковыми, во утешения место, посещаешъ. Да будетъ о семъ Богъ тобе судьею. И сице грысти кусательне за очи неповиннаго мя мужа, ото юности некогда бывшаго вернаго слугу твоего![174] Не верю, иже бы сие было Богу угодно.

И уже не разумею, чего уже у насъ хощеши. Уже не токмо единоплемянныхъ княжатъ, влекомых от роду великого Владимера, различными смертми поморилъ еси, и движимые стяжания и недвижимые, чего еще былъ дед твой и отецъ не разграбилъ,[175] но и последнихъ срачицъ, могу рещи со дерзновениемъ, по евангельскому словеси, твоему прегордому и царскому величеству не возбранихомъ.[176] А хотех на кождое слово твое отписати, о царю, и мог бы избранне, понеже за благодатию Христа моего и языкъ маю аттически по силе моей наказан, аще уже и во старости моей зде приучихся сему,[177] но удержах руку со тростию[178] сего ради, яко и в прежнемъ посланию моемъ написах ти, возлагаючи все сие на Божий суд: и умыслих и лучше разсудихъ зде в молчанию пребыти, а тамо глаголати пред маестатом (На поле: пред величествия престолом)[179] Христа моего со дерзновениемъ вкупе со всеми избиенными и гонимыми от тобя, яко и Соломан рече: «Тогда, — рече, — стануть праведнии пред лицемъ мучащихъ», тогда, егда Христос приидетъ судити, и возлаголютъ со многимъ дерзновениемъ со мучащими или обидящими их,[180] идеже, яко и самъ веси, не будетъ лица приятия на суде ономъ, но кождому человеку правость сердечная и лукавство изъявляемо будетъ, вместо же свидетелей самаго кождаго свойственно совести вопиющей и свидетельствующей. А к тому еще и то, иже не достоит мужемъ рыцерскимъ, сваритися, аки рабамъ,[181] паче же и зело срамно намъ, християномъ, отрыгати глаголы изо устъ нечистые и кусательные, яко многажды рехъ и прежде. Лучще умыслих возложити упование мое на всемогущаго Бога, в трех лицах славимаго и поклоняемаго, ибо Он есть свидетель на мою душу, иже не чюю ся пред тобою винен в ничесомже. А сего ради пождемъ мало, понеже верую, иже близ, на самомъ прагу пред дверию надежды нашие християнские Господа Бога, Спаса нашего Исуса Христа пришествие.[182] Аминь.

ПЕРЕВОД

КРАТКИЙ ОТВЕТ АНДРЕЯ КУРБСКОГО НА ПРЕПРОСТРАННОЕ ПОСЛАНИЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО

Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобало, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае у людей искусных и ученых, когда случается им кому-либо писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями! Тут же и о постелях, и о шубейках, и иное многое — поистине словно вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику, и философию.