Том 12. Ключи от Волги

Удивленно топчутся гуси у крыльца лесника. Гусыня-мать на своем веку уже видела снег. А молодые озадаченно озираются, пробуют клювом холодное белое вещество. Умная ворона вышагивает вдоль изгороди, припоминая, где спрятан излишек еды, — и так голову повернет, и так. Не найдя кладовую, ворона решает в снегу искупаться. Я много раз видел, как птицы чистят в снегу оперенье. Ворона это делает особенно вдохновенно. Она погружается в снег, чуть хохлится и очень забавно начинает ползти, оставляя сзади глубокую борозду. Оглянулась, встряхнулась и опять поползла. За долгую осень на свалках и мусорных кучах перья испачкались, заскорузли — чистка очень важна. Но не всякий снег для этого годен. Слежавшийся или мокрый не может сделать того, что делает вот такой рыхлый, сухой и легкий снежок. Любопытно, что это все одинаково понимают: ворона почистилась, собака около будки с наслаждением валяется, дочь лесника вынесла, расстелила по снегу половички и шумно их выколачивает.

А в лесу тишина. Перемена за ночь так велика, что все живое оцепенело, притихло на всякий случай, привыкает к побелевшему миру. Опушка и поляны в лесу чисты, как нетронутый лист бумаги, — ни единого следа. Только в низине видишь вдруг шевелящийся черный бутон рыхлого чернозема. Это крот, равнодушный к белому свету, гонит наружу черные метки подземных своих путей…

Лесные тропинки исчезли. Их можно только угадывать по желтой щетинке окольной травы и сломанным веткам. Временами кажется, заблудился. Но вот поднялся на возвышенье, и все стало на свое место: справа — знакомый стог сена, слева — старая ель со сломанной в непогоду вершиной. А внизу речка — темная змейка по белому. За речкой в осинниках любят держаться олени. В другое время их не увидишь. Сейчас же сверху пойменный лес кажется реденькой кисеей. Немного терпенья, немного везенья, и вот он, подарок первого зимнего дня — по лесу бесшумно, неторопливо, как тени, идут оленухи.

Раз, два, три… семь… десять. Летом шли бы иначе. Теперь же по снегу легче вот так — друг за другом. Остановились, прислушались и опять тихо, неспешно идут, как видно, с кормежки к ночлегу…

Костерок на снегу кажется красным горячим цветком. Чуть подогретый хлеб и холодное яблоко — весь нехитрый обед на привале. И надо идти.

Где-то, не помню, читал: у народов на севере нет названия: снег. Есть то, что у нас называют метелью, есть наст, пороша, крупа, есть мокрая каша из снега, есть твердый, как лед, слежавшийся снег. Как-нибудь называют и такое вот рыхлое, теплое покрывало. Брести по нему — одно удовольствие.

За долгую зиму снег надоест. Но первая встреча с ним — радость. Небо к вечеру потемнело: а земля светлая. Хрустит под ногою капустой и пахнет арбузом белое чудо — снег.

_{Фото автора. 3 декабря 1978 г.}

Кошки-пышки

(Окно в природу)

Мой знакомый, пятилетний исследователь мира сего, на вопрос — что ему больше всего понравилось в зоопарке? — сказал: «Верблюд, обезьянки, медведь. — И добавил: — Но больше всего мне понравился котенок у бабушки. Такой хо-о-ороший! Я говорю: бабушка, ну чего же ты для него мышек не разведешь?!»

Мышки заводятся, увы, помимо наших желаний. И приносят заметные неприятности, покушаясь на крупу в кладовой и на зерна в полях.

Едок невелик. Велико число едоков. И потому мыши давно причислены к человеческим захребетникам. (Обыкновенно мы всю грызущую мелкоту называем мышами. Однако мышь — это мышь. А родственники ее — их великое множество — называются «мышевидными грызунами».)

Обычно этих наших соседей мы видим редко.

Их как будто и нет. Но замечали, наверно, по морозному свежему снегу — следы, аккуратные, как строчка швейной машины. Нежданно возникли, незаметно исчезли. Это бежала мышь. Если нашли ее мертвой, значит, в сильный мороз отбилась от дома и погибла от холода. Весной, когда сходит снег, обнаруживаешь на земле уйму мышиных гнезд и травяных мышиных тоннелей — жизнь под снегом ни на минуту не замирала. И уж конечно, эта жизнь бьет ключом в летнюю пору. Сколько бы, вы думали, мышей живет на квадратном километре леса?

40 — 50 тысяч! Много? Считают, что это норма.

В «мышиные годы» (они повторяются по законам активности Солнца) число грызунов вырастает в десять и более раз. Бедствие? Смотря для кого. Для человека это, конечно, не радость, а вот для дикой природы «мышиный год» — великое процветание. И наоборот, мало мышей — это голод.

Кто же, потребляя урожай мяса, нагулянный в травяных джунглях, держит в узде племя мышей, не давая ему заполонить землю? Кто стережет мышку, решившую прогуляться? Ну кошка, конечно. Посмотрите, как терпеливо, как тихо сидит она возле норки, чтобы в нужный момент превратиться в живую пружину. Завзятые мышееды — лисы и совы. Лиса может украсть цыпленка, придушить молодого зайца, однако это ей удается по праздникам, а будни лисы — это мыши. Приглядитесь к следам: бежала и слушала, услыхала — и сразу мордою в снег, да так, что порою лишь хвост наружи.