— Он — мошенник! Мошенник! Он меня ограбил! Ограбил! Он все подстроил, чтобы…
Джилл оборвала поток разоблачений. Сердце у нее надрывалось от муки, и заговорила она почти неслышно:
— Мистер Пилкингтон, если то, что вы говорите, — правда, а я боюсь, сомнений тут нет, то я могу сделать одно — вернуть вам вашу собственность. Пожалуйста, попытайтесь понять. Считайте, что вы дяде никаких денег не давали. Вы получите обратно ваши десять тысяч и ваш спектакль. А значит, и говорить больше не о чем.
Мистер Пилкингтон, смутно осознававший, что финансовый аспект дела более или менее урегулирован, все-таки не мог избавиться от чувства, что его не вовремя остановили. Он мог еще много сказать о дяде Крисе и его методах.
— Да, но… Все это очень хорошо, но я еще не закончил…
— Нет, ты закончил, — вмешался Уолли.
— Тут не о чем больше говорить, — повторила Джилл. — Мне очень жаль, что все так получилось, но теперь вам больше не на что жаловаться. Доброй ночи.
И быстро повернувшись, она направилась к выходу.
—
Но играть роль доверенного лица тот был совершенно не расположен. Он с силой пихнул мистера Пилкингтона в грудь и помчался за Джилл. А мистер Пилкингтон, ощущая, что весь мир против него, перешел в объятия мистера Гобла, который, уже совсем воспрянув, был готов к обсуждению деловых вопросов.
— На, угостись хорошей сигарой, — сказал он. — Ну а теперь, давай прямо к делу. Если ты желаешь продать за двадцать тысяч…
— Не желаю! — возопил измученный Пилкингтон. — И за миллион! Не продам! Ты хочешь меня ограбить! Ты — обманщик! Ты — мошенник!
— Ну-ну, — мягко пожурил его мистер Гобл. — Однако, шутки в сторону. Предположим, я подниму до двадцати пяти тысяч?.. — Он любовно зацепил пальцем лацкан Пилкингтонова пиджака. — Ну! Ты ведь добрый малый! Как? Скажем, двадцать пять тысяч?
— Нет, не скажем! Отпусти меня!
— Ну-ну! — не отставал мистер Гобл. — Не надо так нервничать. Послушай, угостись хорошей сигарой…
— Не хочу! — заорал мистер Пилкингтон.
И, высвободившись рывком, помчался длинными шагами через сцену. Мистер Гобл проводил его погасшим взглядом. Тяжелое чувство давило его. Если ты уже не в состоянии облапошить идиота-любителя, тогда кого вообще ты можешь надуть? И он печально вздохнул.
Когда Уолли нагнал Джилл, они взглянули друг на друга в свете фонаря. В полночь 42-я стрит — тихий оазис. Улица принадлежала им.
Джилл была бледна и дышала прерывисто, но умудрилась выдавить улыбку.
— Видите, Уолли, моя карьера менеджера недолго продлилась.
— Что же вы теперь будете делать?
— Не знаю, — оглядела улицу Джилл. — Наверное, что-то подыщу.
— Но…
Джилл внезапно потянула его в темный проулочек, ведущий к служебной двери соседнего с «Готэмом» театра. И тут же мимо промелькнула долговязая тощая фигура в плаще и цилиндре.
— Вряд ли я бы выдержала еще одну встречу с Пилкингтоном, — заметила Джилл. — Он ни в чем не виноват, наоборот, во всем прав, но тем не менее мне больно, когда ругают дядю Криса.
Уолли, у которого бродили опасные мысли, благоразумно оставил их при себе.
— Бедненький дядя Крис! — продолжала Джилл. — Он очень похож на Фредди. — Тоже хочет, как лучше…
Наступила пауза. Выйдя из проулка, они пошли по улице.
— Куда вы сейчас? — спросил Уолли.
— Домой.
— А где дом?
— На 49-й стрит. Я живу в меблированных комнатах.
Он вспомнил меблирашки в Атлантик Сити, и это качнуло стрелку весов.
— Джилл! — закричал он. — Так нельзя! Я должен сказать! Я хочу спасти вас! Я хочу о вас заботиться! С какой стати вам жить так, когда… Почему вы не позволите мне?..
Он умолк. Джилл была не из тех, кого можно завоевать словами.
С минуту они шли молча. Пересекли Бродвей, шумный от ночного потока машин, и нырнули в тишину на другой стороне.
— Уолли, — наконец выговорила Джилл, глядя прямо перед собой.
— Да?
— Уолли, — Джилл чуть запнулась, — вы бы не захотели жениться на мне, если бы знали, что вы — не единственный человек в мире. Правда?
Ответил Уолли только на Шестой авеню.
— Нет, не захотел бы.