Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Да, — согласилась Джилл. — Я и сама понимаю.

После этой беседы атмосфера в Сандрингэме переменилась. Поведение экономных людей, когда они обнаруживают, что гостья, которой они оказывают гостеприимство, нищая, а не богачка, меняется тонко, но отчетливо, в большинстве же случаев — даже и не очень тонко. Вслух ничего не говорится, но мысли слышны и без слов. В воздухе плавает напряженность. Именно такое впечатление производит греческая трагедия. Так и чувствуешь, что это продолжаться не может.

Тем же вечером, после ужина, миссис Маринер попросила Джилл почитать ей вслух.

— От печатных слов, дорогая, у меня так утомляются глаза, — пожаловалась хозяйка.

Мелочь, бесспорно, но равнозначная маленькому облачку, вынырнувшему из моря, словно человеческая рука. Джилл уловила дурное предзнаменование. Хозяева явно хотели, чтобы она приносила хоть какую-то пользу.

— Конечно, с удовольствием, — сердечно отозвалась она. — Что вам почитать?

Читать вслух Джилл терпеть не могла. У нее начинало болеть горло, а глаза, скользнув книзу страницы, извлекали сразу все интересное. Но она храбро читала, потому что покалывала совесть. Ее сочувствие делилось поровну — и на невезучих людей, на которых свалилась непрошеная гостья, и на саму себя, оказавшуюся в положении, против которого восставал каждый кусочек ее независимой души. Даже ребенком она ненавидела быть обязанной чужим, особенно тем, кто ей не нравился.

— Спасибо, дорогая, — поблагодарила миссис Маринер, когда голос Джилл перешел в хриплое карканье, — Ты так хорошо читаешь. — Она тщетно боролась с простудой, своей хронической хворобой. — Очень будет мило, если ты станешь читать мне каждый вечер. Ты прямо не представляешь, как печатные буквы утомляют мне глаза.

На другое утро после завтрака, в час, когда они с мистером Маринером обычно отправлялись обследовать дома, Тибби, которого до сих пор Джилл видела только за едой, предстал перед ней, одетый и обутый для улицы, и окинул ее скучным взглядом.

— Ма сказала, веди меня на прогулку.

Сердце у нее упало. Детей она любила, но Тибби был не очень обаятельным ребенком. Такой мистер Маринер в миниатюре, та же фамильная пасмурность на лице. Иногда Джилл недоумевала, почему эта ветвь семьи смотрит на жизнь так мрачно? Своего отца она помнила веселым, бодрым, живо откликающимся на комические стороны жизни.

— Хорошо, Тибби. А куда мы пойдем?

— Ма сказала, мы должны ходить только по дороге. И я не должен кататься по льду.

На прогулке Джилл была задумчива. Тибби тоже был не из болтливых и предоставлял ей полную свободу для размышлений. Думала она о том, что за несколько часов ее социальный статус упал крайне низко. Если и была теперь разница между ее положением и положением платной няни, то только та, что ей не платили. Она оглядела мрачные окрестности, вспомнила неприветливую мрачность дома, куда ей предстояло вернуться, и сердце у нее сжалось.

Приближаясь к дому, Тибби осмелился на первое самостоятельное замечание:

— Наш наемный работник уволился.

— Вот как?

— Ага. Сегодня утром.

Посыпался снег. Они направились к дому. Полученная информация не вызвала у Джилл серьезных опасений. Вряд ли все-таки в ее новые обязанности включат растопку печи. Печь и, пожалуй, кухня, лежали за пределами ее сферы.

— Один раз он крысу убил в дровяном сарае, — словоохотливо сообщил Тибби. — Топором. Вот так взял да и порубил. Крови-то, ой!

— Посмотри, какой красивый снег на деревьях! — слабо попыталась перевести разговор Джилл.

За завтраком на следующее утро миссис Маринер, прочихавшись, высказала предложение:

— Тибби, милый, правда, будет интересно, если вы с кузиной Джилл поиграете в пионеров на Дальнем Западе?

— Какие еще пионеры? — буркнул Тибби, перестав терзать овсянку на тарелке.

— Пионеры — первые поселенцы в этой стране, дорогой. Ты же читал про них в учебнике истории. Они переносили много трудностей, потому что жизнь тогда была очень, очень тяжелой. Не было ни железных дорог, ничего. По-моему, очень интересная игра.

Тибби оглянулся на Джилл. В глазах у него плавало сомнение. Джилл сочувственно ответила на его взгляд. В умах у обоих бродила одна мысль: «Тут какой-то подвох!»

Миссис Маринер опять чихнула.

— Развлечетесь на славу!

— А что нам надо делать? — с опаской спросил Тибби. Один раз его уже дурили. Прошлым летом мать предложила поиграть в матроса, потерпевшего крушение и выброшенного на необитаемый остров, и он целый дань обливался потом, подрезая траву на лужайке. Матрос, видите ли, делал из травы постель.

— А я знаю! — вмешалась Джилл. — Мы притворимся, будто мы пионеры и нас застигла снежная буря. Мы прячемся в хижине в лесу, а снаружи воют волки, и мы не смеем выйти, а потому разведем большой костер, сядем перед ним и будем читать.

— И жевать конфеты! — загорелся Тибби.

— Да, и жевать конфеты!

— Лично я хотела предложить, — насупясь, ледяным тоном выговорила миссис Маринер, — чтобы вы побросали снег от крыльца.

— Замечательно! — воскликнула Джилл. — Ой, я совсем забыла! Сначала мне нужно сбегать в деревню.

— Ладно, успеете побросать снег, когда вернешься.