Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Из-за Мэй д'Арси, — в изумлении уточнил он. — Да она не умеет станцевать ни одного па!

Махнув рукой, дернув бровью, сморщив нос, помреж сообщил, что ситуация, какой бы безрассудной она ни представлялась разумному человеку, именно такова, и надо как-то выпутываться.

— Что же делать? — вопросил он, хитроумно скривив губы и вздернув плечи.

С минуту мистер Миллер пребывал в задумчивости.

— Пойду, поговорю с ними! — заявил он наконец.

И он упорхнул, а помреж тяжело привалился к асбестовому занавесу. Он вымотался, у него саднило горло, но тем не менее он испытывал тихое счастье. Его жизнь протекала в постоянном страхе, что в один прекрасный день мистер Гобл его уволит. Если такая беда приключится, он надеялся на карьеру в кино.

Едва исчез мистер Миллер со своей миротворческой миссией, как раздался шум, будто сквозь заросли живой изгороди продиралась сова, и на сцену через дверь в декорации влетел Зальцбург, размахивая дирижерской палочкой, словно он дирижировал невидимым оркестром. Дважды сыграв с музыкантами увертюру, он десять минут просидел в тишине, ожидая, что вот-вот поднимут занавес. Наконец натура его сломалась, не выдержав напряжения. И вот, оставив дирижерское кресло, он ринулся на сцену по коридору для музыкантов, выяснять причину задержки.

— Что такое, что такое, что такое? — вопрошал мистер Зальцбург. — Я жду, жду и жду… Мы не можем снова играть увертюру. Что такое? Что та-ко-е?

Мистер Гобл, эта измученная душа, удалился за кулисы, где расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину, и жевал сигару. Помреж снова изготовился к объяснениям:

— Девушки забастовали!

Мистер Зальцбург тупо моргал сквозь очки.

— Девушки? — тупо повторил он.

— О, черт! — не выдержал помреж, чье терпение наконец истощилось. — Кто такие девушки, знаете? Видели их когда-нибудь?

— А что они сделали?

— Забастовали! Подвели нас! Не хотят выходить на сцену!

— Ну, что вы! Кто же будет петь вступительный хор?

В разговоре с человеком, которому можно излить душу, не страшась последствий, у помрежа прорезался грубый юмор:

— Не волнуйтесь, все улажено! Плотников загримируем. Публика ничего и не заметит!

— Может, мне поговорить с мистером Гоблом? — с сомнением спросил мистер Зальцбург.

— Валяйте, если вам жизнь недорога. Мистер Зальцбург призадумался.

— Поднимусь и поговорю с детьми, — решил он, — Меня-то они знают! Я уговорю их вести себя разумно.

И он рванулся туда же, куда ушел мистер Миллер. Фалды фрака так и летели за ним. Помреж с усталым вздохом повернулся и оказался лицом к лицу с Уолли, который вошел через железную дверь из зала.

— Привет! — весело крикнул он. — Ну, как тут у вас? Прекрасно? И у меня все прекрасно! Между прочим, я ошибаюсь или действительно сегодня в театре намечался какой-то спектакль? — Он оглядел пустую сцену. За кулисами со стороны суфлера смутно маячил наряженный мужской ансамбль во фланелевых костюмах для тенниса у миссис Стайвесант ван Дайк. У дальнего выхода в полнейшем недоумении стояли исполнители главных ролей. Правая сторона, по общему молчаливому согласию, была целиком предоставлена мистеру Гоблу для его пробежек, и он периодически мелькал в прорези декораций. — Как я понял, на сегодняшний вечер намечено возрождение комической оперы. Где же комики? Почему они ничего не возрождают?

Помреж в очередной раз повторил надоевшее объяснение, несколько разнообразив его:

— Нам нанесли удар.

— Удары часов я слышал. Девять раз. Уже идет десятый.

— Нет, ты не понял. Хористки не хотят выходить на сцену. Бастуют.

— Не может быть! А в чем дело? Чисто творческое отвращение к паршивой пьеске или еще что?

— Они разозлились, потому что одну из них уволили. Говорят, не станут играть, пока ее не примут обратно. Забастовали, в общем. А заварила все мисс Маринер.

— О, вот как! — Интерес Уолли резко подскочил. — Она такая, — одобрительно проговорил он. — Героиня!

— Склочница! Мне эта девчонка никогда не нравилась!

— Вот здесь, — заметил Уолли, — мы как раз и расходимся. Мне она нравилась всегда, а знаю я ее всю жизнь. Поэтому, дружище, если у тебя имеются нелестные замечания по поводу мисс Маринер, придержи их! — И он резко ткнул собеседника в брюхо. Улыбался он приятно, но помреж, встретив его взгляд, решил, что совет лучше принять. Для семьи сломанная шея не лучше инсульта.

— Надеюсь, ты не на их стороне? — резко спросил он.

— Кто, я? Ну, как же! Я всегда на стороне униженных и оскорбленных. Если тебе известен более грязный трюк, чем выкинуть девушку из спектакля перед премьерой, чтобы не платить ей выходного пособия, скажи. А пока не скажешь— я считаю, что это переходит всякие границы! Разумеется, я на стороне девушек! Даже сочиню для них речь, если они попросят! Или возглавлю марш протеста, если им вздумается пройтись по бульвару. «Мы — с тобою, отец Авраам…»[48] Если желаешь моего глубокого, продуманного мнения, наш старый приятель Гобл давно напрашивался, вот и получил. И я рад, рад, рад, если не возражаешь, что я цитирую «Полианну».[49] Надеюсь, его удушье хватит!

— Эй, поосторожнее! Услышит еще!