Том 12. Масорка. Росас

Дон Мигель не сказал правды своей кузине или, по крайней мере, скрыл от молодой женщины, тревогу которой он хорошо заметил, часть правды. Он сам был беспокоен: тайная тоска сжимала его столь твердое и решительное сердце, он чувствовал печаль, не сознавая сам, почему. Было ли это предчувствие близкого несчастья или тревога за своего друга, которого он любил как брата и с которым боялся больше не встретиться, — он не мог разобраться в этом, его предчувствия причиняли ему страдания.

Мрачные мысли туманили его ум. Однако слабая искра света внезапно мелькнула в этом хаосе: неожиданная встреча с отцом, уверенность в том, что тот действительно в этот вечер приехал в Буэнос-Айрес, придали ему мужество, необходимое для того, чтобы выдержать до конца отчаянную борьбу, затеянную одним против всех, и зародили надежду, если не победить, то по крайней мере обеспечить бегство друга и его жены; а затем, после заключения мира с Францией и ему самому придется искать убежища в Монтевидео, где его уже давно с тоской и печалью ждет его прелестная невеста.

Дон Мигель знал, что его отец был одним из старинных друзей Росаса и что он имел огромное влияние на этого тигра с человеческим лицом, влияние — поспешим мы прибавить, — которым достойный асиендадо пользовался только в самых исключительных случаях и всегда с благородной и возвышенной целью. Никогда Ресторадор не отказывал ни в одной из просьб сеньора дона Педро дель Кампо, личных или письменных.

Как только дон Мигель очутился далеко от дачи, песенка, которую он напевал, внезапно оборвалась. Удобнее устроившись в седле, он ослабил поводья, свистнул особенным образом, как делают это солдаты, — и лошадь, рванувшись вперед, с быстротой вихря понесла его по темным и пустынным улицам города.

Через двадцать минут он остановился у дверей своего дома.

Его ждал Тонильо.

— Священник? — спросил у него молодой человек.

— Вернулся к себе.

— Здоров и невредим?

— Да, mi amo!

— Я доволен тобой! — сказал Мигель, соскакивая на землю. — А мой отец?

— Он ждет в гостиной.

— Хорошо.

Бросив поводья, дон Мигель вошел в дом. Отец и сын обожали друг друга, встретившись они бросились в объятия друг к другу и долго оставались в таком положении.

После первых восторгов встречи они сели и заговорили — более года они уже не виделись, и им было, о чем поговорить.

Дон Мигель, ответив на бесчисленные вопросы отца, спросил его:

— Вы приехали один?

— Нет, я привел с собой, — отвечал асиендадо, — одиннадцать человек моих самых преданных вакерос[77], опытных солдат и решительных парней — теперь не такое время, чтобы путешествовать одному.

— Правда, и вы приехали прямо в Буэнос-Айрес?

— Ну да, проехав через Сантос-Луарес, само собой разумеется.

— Вы видели Ресторадора? — спросил, вздрогнув, Мигель.

— Я остерегся не сделать этого: Росас не простил бы мне этого, кроме того я хотел подарить ему сотню своих пампасских быков: у них там плохо с провизией.

— Так что ваше стадо было благосклонно встречено?

— Благосклонно встречено и благосклонно принято — Росас был восхищен.

— Ага! — произнес молодой человек с задумчивым видом.

— Что с тобой, мальчик? Я нахожу тебя совсем смешным. Разве ты недоволен тем сюрпризом, который я преподнес тебе, приехав так неожиданно?

— Не думайте этого, отец, — живо сказал сын, сжимая его руку, — нет, мне просто грустно.

— Грустно?! Тебе, самому веселому молодому человеку, какого я знаю. Ого! Что же такое случилось? Говори, сынок, у тебя ведь нет секретов от отца, а?

— Боже меня сохрани, отец! Разве вы не часть самого меня?

— Очень хорошо, мальчик! — весело отвечал старик. — Ну, исповедуйся, не бойся, я не откажу тебе в отпущении грехов.

— Я это знаю, отец. Вы всегда были так добры ко мне.

— Vive Dios! Разве ты для меня не самое дорогое на свете? Без тебя что мне делать? Ну, говори, скажи мне, что тебя мучит и печалит?

— Дело идет не обо мне лично, а о двух особах, которых я люблю.

— Ба! Кто же эти особы?

— Донья Эрмоса.

— Твоя кузина?

— Да, батюшка.

— С ней случилось несчастье? — живо спросил дон Педро.

— Нет еще, отец!

— Caray! Ты пугаешь меня! Ты же знаешь, что я ее люблю, как свою дочь, бедное дорогое дитя!

— Она сейчас в большой опасности.

— Она, донья Эрмоса?

— Да, батюшка!

— Говори же, мне надо знать все, — вскричал дон Педро с волнением, — Эрмоса в опасности! Vive Dios! Я приехал вовремя, мальчик. Ну, говори, я слушаю, но будь краток.

Молодой человек, не заставляя себя просить дольше, рассказал отцу в мельчайших подробностях все, что произошло в течение нескольких месяцев, каким образом донья Эрмоса спасла раненого дона Луиса, какому отвратительному преследованию подверглась из-за этого молодая женщина, рассказал и о свадьбе, совершившейся час тому назад и о предполагаемом бегстве этой ночью.

Рассказ дона Мигеля, как не старался он сократить его, вышел довольно длинен, асиендадо слушал его с самым напряженным вниманием. Иногда его брови хмурились, и у него вырывался недовольный жест, но он ни разу не прервал сына.

Когда молодой человек, наконец, закончил, последовало довольно долгое молчание.