Том 12. Пьесы, 1889–1891

Соловьев (Андреевич) называл Иванова «благороднейшим провинциальным деятелем» и в его печальной истории, как и в истории Астрова, дяди Вани, видел «роковую судьбу лучших людей, культуртрегеров провинции» (Андреевич. Антон Павлович Чехов. – «Жизнь», 1899, № 4, стр. 198, 199). Основной чертой пьес «Иванов», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры» критик считал противопоставление мечты и действительности и называл эту особенность чеховских произведений «сатирой»: «Его сатира вся построена на основных противоречиях: иллюзии и действительности, мечты и прозы жизни, крошечных сил человека и огромности сил стихийных, претензий человеческого разума и не только не считающегося с ними, но и жестоко над ними надсмехающегося величия жизни». Пафос произведений Чехова – не в «насмешке», не в «негодовании»; он хотя и сродни гоголевскому, но лишен его утверждающе-учительного начала: «…это как раз та сатира, которую только и могла создать неверующая, скептическая и метафизически настроенная эпоха 80-х годов» (Андреевич. Очерки текущей русской литературы. О хищниках и одиноких людях. – «Жизнь», 1901, № 2, стр. 367).

В ялтинском архиве Чехова сохранилась рукопись статьи петербургского критика В. К. Петерсена, видимо, предназначавшаяся для публикации, но затем пересланная автором Чехову. Критик находил пьесу «превосходным произведением» и считал, что она «является капитальным вкладом в сокровищницу русской литературы». По его мнению, в «Иванове» отражен «тяжелый этический кризис» современного поколения, «великий раскол между верой и правдой, между идеалом и действительностью», развенчано пустое «геройство» и претензии на «псевдоподвиги»: «Драма Чехова вводит нас именно в среду этих претенциозных героинь и героев, изнемогающих под бременем своих никому не нужных подвигов <…> Г-ну Чехову бесспорно принадлежит заслуга первого трезвого отношения к этому ужасающему явлению эпохи. Он как истинный художник вывел ненужный героизм претенциозной бездарности на чистую воду».

Приведя слова Иванова из его последнего монолога, свидетельствующие о ясном сознании им причин своей измотанности и тоски, рецензент писал: «Несмотря однако на эту ясность сознания причины самого явления, в словах и действиях Иванова вы не чувствуете раскаяния, не чувствуете простоты отношения к предмету, потому что Иванов морализирующий, советующий жить но шаблону, серенькой обыденной жизнью, – другому Иванову, – самого себя но согласен исключить из числа героев. Он разбит, он упал, надломлен, болен наконец, но он все же горой, в свое время двигавший горами». В построении действия пьесы и неумолимом движении Иванова к гибели критик увидел сходство с «трагедией рока»: «Жертва обречена с первого же мгновения <…> В течение всей драмы зритель видит человека погибшего, но который пробует еще упираться, пробует оттянуть минуту неизбежной расплаты, хотя сам и чувствует и других заставляет понять, что это неизбежно и неотвратимо».

Автор статьи отмечал, что тип Иванова обрисован в пьесе «весьма разносторонне и полно благодаря оригинальному приему автора: разделять один тип на два или даже на несколько действующих лиц». Иванов и Львов – «оба представляют трагическую сторону претенциозного героизма. Львов – восходящую фазу, Иванов – нисходящую <…> В драме г. Чехова мы видим Иванова – молодого, стремящегося к подвигу – в лице Львова. Видим жертвы этих подвигов – восторженную (первая стадия) в лице Сашеньки, – убитую и замученную (вторая стадия) в образе Сарры. Сам Иванов изображает явление в момент проснувшегося сознания и предстоящего наказания. Наконец Лебедев – это Иванов уже убитый, уже наказанный».

К страждущим «подвига» критик причислял также Сашу: «Саша Лебедева – это почти та же Сарра до замужества, ей также хочется попасть в мышеловку, хочется принести себя в жертву, хочется совершить подвиг».

Положительное значение драмы критик видел в том, что она отделяет «всякое нытье, всякое пустое геройство» от подвигов действительных и геройства настоящего: «Ну вот теперь, после чеховского Иванова, этому героизму пришел вожделенный конец <…> Покуда это еще драма и даже трагедия, но за нею появится непременно и здоровый смех комедии» (Н. Ладожский. Трагедия скуки и уныния. «Иванов», драма в 4-х действиях Антона Чехова («Северный вестник», № 3). – ДМЧ).