Том 12. Преображение России

— Вот лиса говорит: «Пусти, зайчик, на печку погреться». Зайчик говорит: «Лезь на печку». Лисичка греется, а зайчик, зайчиха, зайчатки — все на полу сбились. Сидели-сидели: «Давай ужинать будем». Вот зайчиха поставила бутылку молока, яички сварила, все как следует. Глядь, лисичка с печи лезет. «А я-то как же?» — «И ты садись». Вот лисичка села, яички все съела, молочко выпила, никому ничего не дала, платочком утерлась: «Здорово, — говорит. — Почти что я теперь и сыта… Вот еще одного зайчонка съем и сыта буду». А зайчиха в слезы, а зайчик говорит: «Что ты, лисичка, какой в нем вкус: зайчонок маленький… Лучше я тебе еще молочка принесу». — «Ну, — говорит лисичка, — идите тогда вы все отсюда вон! От вас дух нехороший…» Зайчик просить, а лисичка ногами топает: «Уходите вон, а то съем». Зайчики обулись, оделись, ушки подвязали, пошли с богом по морозцу, согнулись, бедные, посинели… Пла-ачут-плачут…

— Не надо, — говорит Леня.

— Гм… Только было я разошелся, а ты: не надо.

Дядя Черный присмотрелся к Лене: ресницы у него были мокрые.

— Плакса ты, однако. Давай лучше картинки смотреть.

Леня сидит насупясь; болтает ножонками.

Дядя Черный смотрит на Леню и думает, что вот первый раз в жизни на таком маленьком лице он видит: осела тысячелетняя мысль.

В стареньком журнале, истерзанном и желтом, картинки то прожжены папиросами, то закапаны чернилами, но кое-что разобрать можно.

— Вот гулянье… извозчики едут, собачки бегут, — добросовестно объясняет дядя Черный. — А это девочка с книжками, учится… жжы-жук… ммы-коровка… Леня знает, а она нет… вот идет учиться… А это дяди яблоки собирают… сладкие-рассладкие… А вот речка.

— А лодочка? — живо спрашивает Леня.

— А лодочки нет. Вот беда: речка есть, а лодочки нет. Ну, сейчас будет.

Дядя Черный перевертывает несколько страниц и находит лодочку. Только это какая-то большая морская баржа; на палубе борьба: лежит, скорчившись для защиты, какой-то человек, а другой занес над ним ногу в толстом сапоге — вот прихлопнет.

— Вот тебе и лодочка, — видишь: один дядя лежит, а другой его сейчас ногой в живот — хлоп!

— Не надо! — говорит Леня.

Несколько времени он молчит, потом добавляет:

— Еще лодочку.

— Еще лодочек пока нет, а тут, смотри, парус. Видишь, парус! Вот так он надуется, — дядя Черный надувает щеки, — и плывет… как уточка. А тут два матросика… — Дядя Черный косится на Леню, улыбается и добавляет: — И вот один матросик другого повалил и сейчас, значит, ка-ак даст ему ногой в живот!

— Не надо, — укоризненно и удивленно смотрит Леня.

— Ну, хорошо, пойдем дальше… Вот, значит, свечка горит, дядя какой-то сидит, должно быть стихи пишет. Так. А вот шар воздушный… По воздуху летает… там… полетает-полетает и упадет… А вот на собачках едут… Видишь, как здорово. Дяди в салазках сидят.

— А Пушок?

— Вот мы и Пушка так же… мы и Пушка пристроим. Как зима, снег, — сейчас мы Пушка запряжем… Но, Пушок! Но-но!

— Но-но! — повторяет Леня, смеется, хлопает ручонками по дивану.

«Я все-таки хороший воспитатель», — думает дядя Черный.

— А вот дяди дерутся, называется это — бокс. Видишь, как ловко. Вот этот дядя того в голову — рраз!

— Нет… — отворачивается Леня.

— Ничего не поделаешь… А теперь этот дядя того, — видишь… — дядя Черный приостанавливается, улыбается, едва сдерживая такой странный, молодой, беспричинный смех, и заканчивает быстро: — Ногой в живот — раз!

— Не надо! — говорит строго Леня.

— Чего не надо? — улыбается дядя Черный, охватив его руками.

— Не на-до ногой в живот!

— Почему не надо?

— Так.

— Ну, хорошо… Я, брат, не виноват, когда такие картинки… Ну, этих дядей мы пропустим.

— Лодочку, — опять говорит Леня.

— Лодочек тут нет пока. Должно быть, из тебя моряк выйдет… Лодочек нет, а вот горы… высокие-высоченные, а на них снег… Ладно… А вот мельница, муку мелет. А это мужичок в поле… Кашку варит.

— А у Лени есть.

— А у Лени есть кашка. Лене не нужно… Мужичок пускай себе варит, а у Лени есть… А вот… вот, братец мой, волчья яма называется… Это, видишь ли, колючая проволока, а тут солдаты идут…

— Бам-бам-бам, — подражает барабану Леня.

— Да-с… Солдатики идут, — ехидно тянет дядя Черный. — Идут-идут и вдруг в яму — бултых! А в яме кол… видишь вон — кол! А вот солдатик лежит… здесь у него кровь… Ага… А этот вон летит вниз, и сейчас кол ему в живот — рраз!..

Леня уже ничего не говорит. Он потихоньку соскальзывает с дивана и бежит по комнате, маленький, смешно действуя короткими ногами, коленками внутрь. Подбегает к двери, отворяет ее, пыхтя, и скрывается куда-то в другую комнату или на кухню, и дядя Черный широко улыбается ему вслед.

IV

С отцом Лени, художником, говорили о колорите Веласкеса и рисунке Рибейры; с матерью — о том, какая дура классная дама Шеева: на сороковом году — вы представьте! — проколола себе уши и надела серьги; и хоть бы серьги приличные, а то золото накладное, а бриллианты — никакой игры… вот дура!

Леня спал в это время.