Том 12. Преображение России

— Ничего. Устроился. Женат на Тамаре, имеет черненького младенчика. Каталитик, не имеющий себе равных. Пользуется большим авторитетом. По-прежнему звали они меня, эти молодожены, Ребенком, и однажды на этой почве произошел некий казус. Еду я с ними на трамвае. Вагон, конечно, полнехонек, не продерешься. Они, как знающие, где вылезать надо, впереди, я сзади. Вдруг как раз возле меня кто-то встал со скамейки. В чем дело? Можешь сесть, — садись. Я и сел. А тут как раз выходить надо. Слышу, Тамара вопит: «А где же Ребенок наш? Где Ребенок…» И Мирон тоже за ней: «Пропал Ребенок…» Смотрю я — в проходе заворочались и под ноги себе смотрят, а кто-то сердобольный: «Не иначе как задавили, теснота-то какая». Я вижу, что это меня ищут, — встаю… Кричу Мирону: «Я зде-есь!» Народ как раз подобрался в вагоне мелкий, и Ребенок оказался выше всех на целую голову. Ясно, что всех я сконфузил. «Вот это так, говорят, ребенок!..»

Ольга Алексеевна подсунула ему форшмак из селедки и закивала головой, смеясь:

— Хвастай, хвастай, что такая орясина. Ты бы меня спросил, насколько ты выгодный ребенок, что на еду, что на свои костюмы…

— Ничего, зара-бо-о-таю, — подкивнул ей Леня, а Шамов спросил:

— Кстати, работал ты там над чем? Над коксом?

— Нет, не пришлось этим заниматься. Работал по взрывчатым веществам. Однажды чуть не искалечился: вот на лбу след остался, а была рана, и волосы все опалил. Я должен сказать, что работал там бешено, по пятнадцати часов в день иногда работал… Регулярно ходил на научный совет, посещал семинары, ловил всякие эти там новые волны и настраивался… Я ставил опыт за опытом. В два месяца закончил одну работу, начал другую… Вообще, должен я вам сказать, своего и вашего института я там не посрамил. И как-то так вышло, что я приехал учиться туда, к ним, а уж месяца через три ко мне приходили советоваться насчет своих работ…

— Хвастай, хвастай, — заметила ворчливо мать, подвигая ему стакан чаю, но Леня продолжал, глядя то на Шамова, то на Зелендуба:

— Сначала меня все эти ребята там поразили. Так они жонглировали сложнейшими понятиями, что чувствовал я себя перед ними профаном, а потом оказалось: нахвататься кое-откуда выводов и вершочков всяких — это одно, а самому все проделать — э-это совсем другое дело. У меня все-таки был опыт большой, потом вы ведь знаете, как я эксперименты ставил.

— И глаза даже мог себе выжечь, — вставила мать.

— Тоже благодаря дураку одному, который стучал ко мне в дверь, когда малейшее сотрясение воздуха неминуемо должно было вызвать взрыв… А я даже крикнуть ему не мог, чтобы не стучал, потому что и крик — тоже ведь колебание воздуха… Словом, тут я попал в безвыходное положение и, конечно, хорошо, что дешево отделался. Глаза, впрочем, долго болели… Работал я вообще как черт. За всякое грязное дело я хватался, от которого другие сторонились. А тут еще Кострицкий рекламу обо мне пустил. Одним словом, впереди было светлое будущее ученого… Но…

— Ага! Вот оно, роковое «но», — поднял палец Близнюк.

— Я все-таки соскучился по Днепру и вообще по югу и взял двухмесячный отпуск.

— И так-таки ничего нового насчет кокса не вывез? — спросил Шамов.

— Общие идеи в области физики — это я вывез, конечно, а кокс… Там такими частностями не занимались.

— А чем же там все-таки занимались?

— Занимались… токами высокого напряжения, рентгенологией, работали по ферросплавам, по взрывам, по связи, по теплотехнике… и много еще кое-чего, но задачу кокса решать предоставили всецело нам, четырем китам здешнего подвала.

— Ты разве ушел оттуда?

— Не-ет, я уехал… Я только уехал пока.

— Я его понимаю, — сказал Близнюк Шамову. — Кокс наш этого несчастного как мучил, так и продолжает мучить… но оттуда теперь он привез решение, вот что. Правда, Леня?

— К сожалению, нет… Хотел бы привезть, — не вышло… Там я только подковался немного… Пока отпуск, буду опять ходить в подвал, пробовать… Потом думаю с вами на Шлюпе пойти по Днепру, осмотреть Днепрострой. По Днепру я здорово соскучился…

— А Нева? — изумленно даже несколько спросил Михаил Петрович сына.

— Нева… она, конечно, река широкая, только загружена до черта. Трехмиллионный город, — чего же вы хотите? А самый дешевый транспорт, как известно, водный.

— Да-а… Нева… Не-ва-а… — мечтательно протянул Михаил Петрович, болтая ложечкой в пустом чае. — Эх, туманы на ней хороши были! А в этих туманах чуть-чуть намечались барки, набережная, мост… Я жил одно время двумя окнами на Неву, и много этюдов я тогда сделал с невскими туманами.

— Где же эти этюды? — спросил Леня. — Я у тебя их что-то не видел…

— Ну-у, где этюды… Холст ведь нужен же был… Писал потом на этих холстах Волгу, когда жил в Саратове.

— А потом, значит, уж на волжских этюдах — Днепр? То-то из детства я помню, они были очень тяжелые, — улыбнулся Леня и продолжал о своем: — По Неве я несколько раз все-таки ходил на кливере. Только там мне не удалось подходящей компании сбить… Кострицкие оба от этого дела отстали, конечно, по причине младенчика, а к прочим разным — к кому ни сунешься, все народ, плохо понимающий в гребном спорте.