Том 12. Преображение России

— Барышня, неподходящее это!.. Пойдемте отсюда!

— Что-о? — блеснули широко удивленные глаза.

— На тротуар выйдем… А то кабы казаки, — бормотал Полезнов.

Запах ее золотых слитков действовал на него ошеломляюще.

Она заметила это. Может быть, ей было это приятно. Она крикнула, вызывающе шевельнув полными губами:

— Вот еще невидаль: ка-за-ки!

Магистр зоологии был впереди на шаг. Он очень забеспокоился:

— Что? Казаки?.. Где казаки?

— Нет никаких казаков! Пойте! — крикнула девица азартно и сама, тряхнув своим богатством из-под мерлушковой шапочки, запела, опережая трубы:

Ils viennent jusque dans vos bras
Egorges vos fils, vos compagnes!..

Непонятные Полезнову слова эти показались чем-то бесшабашным, шалым. Он взял ее за локоть, боясь, что она как-нибудь продвинется вперед, к трубам, а он не поспеет, не продерется через толпу и ее упустит. Но музыка вдруг оборвалась и пение тоже.

Полезнов поднялся на носки, чтобы разглядеть что-нибудь впереди, и, когда разглядел горбоносую рыжую лошадиную голову, упрекнул девицу растерянно:

— Говорил я вам, что казаки!.. Разве же могут скопление такое дозволить? Эх! — И он уже спасительно потащил ее за руку на тротуар.

— Куда вы? Куда меня тащите! — закричала девица, вырываясь.

— Это не казаки! — кричал и магистр спереди. — Это конная полиция!

— А не один ли черт?

— Совсем не один!

Тут много голосов раздалось кругом, и какой-то рабочий, пожилой, морщинистый, в зло нахлобученной шапке, продираясь вперед, толкнул их всех троих одного за другим. Он рылся в толпе, как крот. Он кричал при этом (голос у него был низкий, хриплый):

— Ссаживай их!.. Ссаживай, не бойсь!.. Хватай за ноги!.. За ноги!

А спереди слышно было пронзительно-длинное:

— …И-и-ись!

Должно быть, околоточный командовал: «Разойдись!» или: «Расходись!»

И другие еще стремились за рабочим в шапке… Бросали на ходу:

— Студенты там впереди!.. Куда они к черту годятся!.. Интеллигенты!.. Они еще драла дадут!.. Держись смелей!

Иван Ионыч оглянулся кругом, как бы выбраться на тротуар, чтобы пробиться в какой-нибудь двор. Ему казалось, что сейчас засвистят по толпе пули, а при чем он здесь? Но кругом было непробиваемо густо, и уж дышать становилось трудно от тесноты. Он спросил магистра сердито:

— Чего же это народ хочет?

— Вот тебе на! — Магистр поглядел на него с презрением и добавил: — Хлеба хочет!

Рыжеволосая тоже нахмурила на него чуть заснеженные (золото с серебром) брови и шевельнула губами не менее презрительно:

— А войны не хочет! Поняли?

— Коротко и ясно! — буркнул Полезнов. — А что хлеб везли, это мне хорошо известно… Только морозы вот… Так что у тысячи паровозов трубы полопались, вот как было дело!

Но тут он увидел, как продиравшийся мимо вперед сутуловатый, с сажей на крыльях носа молодой рабочий очень близко и очень тяжело на него глянул белыми с черными точками глазами. Он ничего не сказал ему, только глянул пристально, и Полезнов понял, что ни полиция, ни даже казаки таких не испугают.

А когда опять донеслось пронзительное: «И-и-сь!», то сразу закричали все вокруг, и трудно было разобрать, что именно. Потом вдруг попятились (и он вместе со всеми), но тут же почему-то опять подались вперед. И так было не один раз.

У Полезнова была старая привычка: в толпе держать руки в карманах. Так он стоял и здесь, все время стараясь нащупывать пальцами карманы пиджака и брюк.

Но вот кто-то крикнул впереди:

— Пулеметы!

— Пу-ле-ме-ты! — изо всех сил закричал назад Полезнов.

И он уже повернулся, чтобы бежать вместе со всеми: ему казалось, что после такого страшного слова остается всем только одно — бежать.

Но никто не побежал почему-то. Даже как будто стали напирать гуще… Рыжая девица даже смеялась чему-то, а бритый магистр, обернувшись, весело кричал ему:

— Ерунда, Лев Львович!.. Не впадайте в панику!.. Наша берет!

Однако тут же все сильно начали пятиться. Закричали спереди:

— Казаки!.. С пиками!..

— Ну вот!.. Не говорил я? — И Полезнов сильно потянул назад за руку поэтессу.

— Да какого вам черта нужно, послушайте! — обиделась та и тут же чуть на него не упала: нажали спереди, а когда оглянулся Иван Ионыч, оказалось, что видны были уж не лица, а затылки, и значительно стало свободнее. И вдруг золото волос рыжухи и шляпа магистра мелькнули мимо него и очутились уже сзади… Полезнов втянул голову в плечи, насколько смог, и кинулся за ними.

Он кинулся с большой силой, так что едва не сшиб с ног двух-трех подростков. Кто-то из них обругал его «боровом». От бега и сутолоки распустилась, он заметил, тугая коса девицы, и плескался перед его глазами конец ее золотой рыбкой.

Когда на дворе какого-то обшарпанного дома очутились они все трое — он, магистр и поэтесса, — переглянулись они дружелюбно, и вдруг и зоолог и рыжуха расхохотались почему-то так весело, что даже он зачмыхал носом и довольно покрутил головой.

— Совсем революция! — сказал он.

— Де-мон-стра-ция, господин Львов! — похлопал его по плечу зоолог. — Пока еще только демонстрация, а ре-во-лю-ция будет своим чередом… Она не задолжится!