Том 13. Приключения Найджела

— В этом я не сомневаюсь, — заметил лорд Найджел, — и ты так же охотно рассказал ей про все мои дела.

— Вот уж это нет, милорд, — сказал слуга. — Хоть она и расспрашивала меня о вашей жизни, о вашем богатстве, о ваших здешних делах, а я думаю, не годится мне говорить ей всю правду касательно этого.

— Никто не давал тебе права, — сказал лорд Найджел, — рассказывать этой женщине правду или ложь о вещах, которые ее совершенно не касаются.

— Я тоже так думал, милорд, — ответил Ричи, — и я не сказал ей ни того, ни другого.

— А что же ты тогда все-таки рассказал ей, несносный болтун? — воскликнул его господин, выведенный из терпения его болтовней, но с любопытством ожидавший, чем все это кончится.

— Я рассказал ей, — продолжал Ричи, — о вашем богатстве и о других вещах то, что не соответствует правде в настоящее время, но что было правдой раньше, должно было бы быть правдой сейчас и снова будет правдой, а именно — что вы владелец большого поместья, хотя пока у вас только права на него. Мы очень приятно беседовали об этом и о других вещах, пока она не сбросила маску и не стала рассказывать мне про какую-то девушку, которая, мол, очень благосклонно относится к вашей светлости, и ей очень хотелось бы договорить с вами об этом наедине. Но когда я услышал такие намеки, я понял, что она не многим лучше… н-да-а! — И он закончил свой рассказ тихим, но весьма выразительным свистом.

— И что же подсказала тебе твоя мудрость в таких обстоятельствах? — спросил лорд Найджел, несмотря на недавний гнев, едва удерживаясь от смеха.

— Я так взглянул на нее, милорд, — ответил Ричи, грозно нахмурившись, — что у нее пропадет всякая охота бегать по таким поручениям. Я ей напрямик сказал, что я думаю о всех этих гнусностях, и пригрозил ей позорным стулом; а она, в свою очередь, обозвала меня упрямым шотландским мужланом — и мы расстались, чтобы никогда больше не встречаться, как я надеюсь. И таким образом я спас вашу светлость от искушения, которое могло оказаться хуже всякой ресторации или театра, ибо вы прекрасно знаете, что говорит Соломон, царь иудейский, о чужой жене. Ну, думаю, мы уже пристрастились к игре в кости, и если мы теперь еще пристрастимся к шлюхам, одному богу известно, до чего мы дойдем.

— Твоя дерзость заслуживает наказания, но это последняя дерзость, которую мне придется прощать, во всяком случае в ближайшее время, и я прощаю ее, — сказал лорд Гленварлох. — И так как нам предстоит расстаться, Ричи, мне хотелось бы только сказать относительно твоих предостережений по моему адресу, что ты мог бы предоставить мне действовать по моему собственному усмотрению.

— Ну уж нет, — ответил Ричи, — ну уж нет. Мы слабые создания и лучше умеем судить о поступках других, нежели о наших собственных. А что до меня самого, если не считать этого дела с прошением, ведь с каждым могло случиться такое; я всегда замечал за собой, что я благоразумнее поступаю, когда делаю что-нибудь для вашей светлости, чем в делах, которые мне приходится вести в собственных интересах, — их я всегда откладывал, как и следует в моем положении.

— Не сомневаюсь в этом, — сказал лорд Найджел, — ибо ты всегда был верным и преданным слугой, И так как Лондон тебе не по душе, то мы вскоре распрощаемся; ты можешь отправляться в Эдинбург и ждать там моего возвращения, так как надеюсь, что ты вновь поступишь ко мне на службу.

— Да благословит вас господь, милорд, — сказал Ричи Мониплайз, подняв глаза к небу, — ибо за эти две недели я еще не слышал от вас такого милостивого слова. Прощайте, милорд.

С этими словами он протянул свою огромную костлявую руку, схватил руку лорда Гленварлоха, поднес ее к губам, затем резко повернулся на каблуках и поспешно вышел из комнаты, словно боясь проявить слишком большую чувствительность, не соответствующую его представлениям о приличии. Лорд Найджел, несколько удивленный его внезапным уходом, спросил вдогонку, хватит ли ему денег. Но Ричи вместо ответа лишь мотнул головой, поспешно сбежал вниз по лестнице, с силой захлопнул за собой дверь и зашагал по Стрэнду.

В течение некоторого времени его господин, стоя у окна, невольно провожал взглядом высокую, сухопарую фигуру своего бывшего слуги, пока она не скрылась в толпе прохожих. Найджел не совсем был доволен собой. Не очень-то хорошей рекомендацией его образу жизни (он не мог не признаться в этом себе самому) было то обстоятельство, что столь преданный слуга, видимо, уже не испытывал той гордости за свою службу и не чувствовал такой привязанности к своему господину, как прежде. Он не мог также отделаться от угрызений совести при мысли об упреках, брошенных ему Ричи, и испытывал чувство стыда и унижения, вспоминая о том, в каком виде выставляли окружающие его поведение, которое он сам назвал бы осторожностью и умеренностью в игре. Он мог извинить себя лишь тем, что ему самому это не представлялось в таком свете.