Читаем Том 13. Салли и другие полностью

Том 13. Салли и другие

От Джеральда тоже пришло письмо. Конечно, я его ждала, но… Как бы Вы поступили на моем месте, Рыжик? Прочитали бы? Я, наверное, целый час просидела, разглядывая конверт, а потом… Понимаете, к чему все это? Что там в письме, я и так догадывалась, а читать его — лишняя боль. Что сделано, то сделано. К чему теперь объяснения? Зачем? Ничему не помочь. Ничего не исправить… Я сожгла его, Рыжик. Последнее письмо, которое получила от него. Развела костер в ванной на полу. Бумага занялась, потемнела, потом ярко вспыхнула, а я все подкладывала новые спички, чтобы огонь не потух, и в конце концов остались только кучка пепла и пятно на кафеле. Одна грязь!

И Вы сожгите это письмо. Я изливаю на Вас весь этот яд в надежде, что почувствую себя лучше. Вы ведь не против? Знаю, что нет. Если у кого-то и был настоящий друг…

Как ужасно потерять из-за кого-то голову, Рыжик. Это случается вдруг, и сделать ничего нельзя. Любой из нас благоразумен и рассудителен, говоря о любовных делах других. Когда я работала в дансинге — помните, я вам рассказывала, — одна девушка у нас влюбилась в совершеннейшую скотину. У него был гнусный рот и прилизанные черные волосы — любому было понятно, что он собой представляет. А эта девушка ни слова не желала слышать. Сколько раз я с ней говорила. Теперь мне смешно вспоминать, какой благоразумной и уравновешенной я тогда была. Она меня не слушала. Неясно почему, но ей был нужен только этот человек, и, конечно, все случилось так, как и предполагали.

Если бы мы так же хорошо разбирались в собственной жизни, как мы разбираемся в чужой! Случись это несчастье с какой-нибудь другой девушкой, я легко доказала бы, что так даже лучше и страдать из-за того, кто мог поступить, как Джеральд, не стоит. Я просто слышу себя. Но, понимаете, что бы он ни сделал, Джеральд все тот же Джеральд, а Салли — все та же Салли. И сколько бы я себя ни уговаривала, никуда от этого не деться. Остается только жаловаться своему рыжему другу, хотя я, как и он, прекрасно знаю, что девушка, даже если ей плохо, должна держаться с достоинством и вое горе скрывать, у нее должно достать гордости, чтобы ничем не выдать свою боль.

Гордость! В этом-то и дело, Рыжик. С моей гордостью обошлись так же, как вы с тростью мистера Скримджора — измололи, изрубили, искрошили в щепки! Какие мы все-таки жалкие создания! Я имею в виду, девушки. По крайней мере, мне кажется, что большинство девушек такие же, как я. Если бы Джеральд умер, и я потеряла бы его, я бы испытывала совсем не то, что сейчас. Я прекрасно это сознаю. Сердце мое разбилось бы, и все же было бы по-другому. Сейчас страдает моя гордость. Я всегда была самоуверенным созданием, которое всеми командует, важничает и задирает нос, этакий воробей. И вот настала расплата! Да, Рыжик, это расплата! Не знаю, поможет ли мне бегство. Разве что у мистера Фоситта действительно найдется для меня какое-нибудь тяжелое дело…

Конечно, я понимаю, как это все случилось. Эльза — девушка хорошенькая и обаятельная. Однако суть даже не в этом. Она имеет успех, а успех — слабость Джеральда. Он его боготворит. Ее ждет великолепная карьера, и она может помочь ему. Он будет писать пьесы, она — играть в них. А что могла предложить ему я? Да, знаю, говорить так унизительно, это — неуважение к себе самой. Надо быть выше этого, правда? Как будто я соревновалась за какой-то приз… Но у меня уже не осталось гордости. Что ж!

Ну, вот я и выплеснула все, что было на душе, и впрямь чувствую себя немного лучше. Вряд ли надолго, но даже одна минута — это уже кое-что. Рыжик, дорогой, я Вас теперь долго не увижу, если мы вообще когда-нибудь увидимся, но, пожалуйста, не забывайте: я много думаю о Вас. Я чувствую ответственность. Вы мне как ребенок. Теперь, когда у Вас появилась работа, держитесь за нее покрепче. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ничего больше не завалите! До свидания. Я так и не нашла той фотографии, которую мы вместе искали у меня дома, а то послала бы ее Вам. Вы бы поставили ее на каминную полку, и всякий раз, когда собирались что-нибудь завалить, ловили бы мой строгий взгляд и брали бы себя в руки.

До свидания, Рыжик. Надо заканчивать, почта уже закрывается. Всегда ваш друг, где бы ни была. Салли».

Рыжик отложил письмо и то ли вздохнул, то ли выругался. Он размышлял, не съездить ли ему, в Чикаго, чтобы свернуть Джеральду Фостеру шею. Отказавшись от этого плана, как от бесполезного, и не в силах думать ни о чем другом, он вновь раскурил трубку и взялся за письмо.