Том 13. Салли и другие

— О, Берти, — в который раз повторила Флоренс. И судя по тому, как дергался у нее кончик носа, она была вне себя. — Все это… что сейчас произошло… когда он сказал, что не огорчит девушку, которую любит… и я поняла… на что он пошел ради меня…

— Я с вами совершенно согласен, — сказал я. — Благородный поступок.

— …со мной что-то произошло. Я словно впервые увидела настоящего Перси. Конечно, я всегда восхищалась его интеллектом, но это — совсем другое. Мне открылась его душа, я увидела…

— Как она прекрасна, да? — подсказал я ей. Флоренс глубоко-глубоко вздохнула.

— Я была сражена. Потрясена. Я поняла, что он — воплощенный Ролло Биминстер в жизни.

Мгновение я не мог сообразить, кто это. Потом вспомнил.

— О, а, да. Вы не успели мне подробнее рассказать о нем, только, что он пришел в отчаяние.

— Это в самом начале, до того как они с Сильвией помирились.

— Они, значит, все-таки помирились?

— Да. Она заглянула ему в душу и поняла, что никого другого для нее не существует.

Я уже упомянул, что в то утро сообразительность моя достигла высшей точки, и в этих ее словах я уловил отчетливый призвук про-персивальских (на сегодняшний день) настроений. Я мог, конечно, ошибаться, но думаю, что не ошибался. И эти настроения я оценил как благоприятные, заслуживающие дальнейшего внедрения. Как справедливо заметил Дживс, в людских делах бывают спады и подъемы, на гребне приносящие удачу.[63]

— Послушайте, — говорю я ей. — Вот какая мысль мне пришла в голову: почему бы вам не выйти за Перси?

Она вздрогнула. Очнулась. Затрепетала. Ожила, словно ощутила под килем струение жизни. В ее глазах, устремленных на меня, я без труда заметил свет надежды.

— Но ведь я обручилась с вами, — возразила она в том смысле, что готова, кажется, убить себя за такой глупый поступок.

— Ну, это несложно исправить, — успокоил я ее. — Отмените помолвку, и все дела, вот вам мой совет. Зачем вам в доме такой хилый мотылек, как я, вы нуждаетесь в родственной душе, в друге, который носит шляпу 9-го размера и будет сидеть с вами, держась за руки, и говорить о Т.С. Элиоте. Перси как раз отвечает всем этим требованиям.

Флоренс слегка задохнулась. Свет надежды разгорелся еще ярче.

— Берти! Вы согласны меня освободить?

— Ну разумеется. Само собой, горькая утрата, и все такое прочее, но считайте вопрос решенным.

— О Берти!

Она повисла у меня на шее и наградила меня поцелуем. Неприятно, конечно, но что поделаешь, с такими вещами приходится мириться.

Так мы стояли, без слов заключив друг дружку в объятия, когда тишину нарушил как бы взвизг местной собачонки, должно быть, стукнувшейся носом о ножку стола.

Но только это была не собачонка. Это был Перси. Он стоял в дверях, весь напружинившись. И неудивительно. Ведь, если любишь девушку и, входя в комнату, застаешь ее в обнимку с другим парнем, испытываешь ужасные страдания.

Овладев собой ценой огромного усилия, Перси произнес:

— Продолжайте, прошу вас. Извините, что помешал.

И громко сглотнул. Он явно не был готов к тому, что Флоренс, вдруг оторвавшись от меня, прыгнула к нему почти с такой же ловкостью, как я прыгал от Сыра Чеддера.

— Э-э, не понял, — сказал он, держа ее на весу.

— Я люблю вас, Перси!

— Это правда? — Лицо его на миг посветлело, но за этим сразу же последовало затемнение. — Вы же помолвлены с Вустером, — мрачно заметил он и посмотрел на меня так, словно, по его мнению, половина всех бед человечества происходит из-за таких людей, как я.

Я зашел за стол с другой стороны и взял еще один тост. Холодный, конечно, но я вообще-то люблю холодные тосты, было бы масла побольше.

— Нет-нет, — пояснил я ему, — с этим покончено. Приступайте, старина. Вам зеленый свет.

И Флоренс прибавила дрожащим голосом:

— Берти меня освободил. Я целовала его из благодарности. Когда я призналась ему, что люблю вас, он снял с меня обязательства.

Было видно, что на Перси это произвело впечатление.

— Вот это да! Очень благородно с его стороны.

— Такой он человек. Берти — воплощенное рыцарство.

— Несомненно. Я поражен. Поглядеть на него, никогда не скажешь.

Мне уже осточертело без конца слушать от разных людей, что поглядеть на меня, никогда не скажешь того или сего, и вполне возможно, что на этот раз я бы ответил что-нибудь язвительное, не знаю, правда, что. Но, прежде чем я собрал ся с мыслями, Флоренс вдруг испустила возглас, близко напоминающий вопль отчаяния:

— Но, Перси, что нам делать? У меня есть только небольшие ежемесячные суммы на туалеты.

Я не уловил ход ее мыслей. И Перси тоже. Мне они показались загадочными, и видно было, что и ему так кажется.

— А при чем тут это? — спросил он.

Флоренс заломила руки — я часто слышал о таком действии, но наблюдал его впервые: это круговые повороты руками, начиная от запястий.

— Я хочу сказать, у меня нет никаких средств, у вас тоже нет, кроме тех денег, что вам будет платить отчим, когда вы войдете в его дело. Нам придется жить в Ливерпуле. Но я не могу жить в Ливерпуле!