В начале 1890 г., до путешествия, Чехов не только составлял библиографию, читал, делал выписки, но и писал некоторые куски будущей книги о Сахалине, которые не требовали личных наблюдений «на месте». Они вошли в первую и вторую главы (см. письмо к Суворину от 4 марта 1890 г.).
Вернувшись в Москву, он рвался к работе над сахалинской книгой, но мешали разные обстоятельства, прежде всего, «работа ради куска хлеба» и разговоры о поездке. В первые два-три месяца Чехов рассказывал о ней родным и друзьям, официальным лицам. Ждали его и в Петербурге. «Рассказов о вашем путешествии все мы, знающие вас, жаждем, как манны небесной», — сообщал Плещеев 12 января 1891 г. (
Правда, далеко не все выражали доброжелательное отношение к поездке Чехова. «Буренин ругает меня в фельетоне», — писал Чехов сестре 14 января 1891 г. Он имел в виду «Критические очерки» («Новое время», 1891, № 5341, 11 января), в них Буренин причислял Чехова к «средним писателям», которые разучились смотреть на окружающую их жизнь и бегут, «куда глаза глядят: в Сибирь, за Сибирь — во Владивосток, на Сахалин».
Едва ли не знал Чехов (от Щеглова и других лиц) об огорчении Плещеева: Чехов «изменяет» художественной литературе; «Беллетристика с этим путешествием ничего общего не имеет» (П. И. Вейнбергу, 2 сентября 1891 г.), и о мнении Вейнберга, видевшего смысл сахалинской поездки в собирании новых тем, сюжетов, которые иссякли уже у Чехова (
Чехов отмечал позднее, что в Петербурге он не принадлежал себе, больше всего приходилось рассказывать о Сахалине: «О Сахалине я говорил, между прочим, с А. Ф.
С Сахалина Чехов привез «целый сундук всякой каторжной всячины», которая, по его оценке, как сырой материал, стоила «чрезвычайно дорого»: около 10 тысяч статистических карточек и «много всяких бумаг» (Суворину, 9 и 17 декабря 1890 г.), образцы статейных списков ссыльнокаторжных, прошения, жалобы и доносы врача Б. Перлина, стихи и заметки ссыльнокаторжного М. Дмитриева, некоторые приказы начальника острова, «Защитительную речь» Э. Дучинского и др. (В