Том 14. Дневник писателя 1877, 1880, 1881

Еще не получив от Достоевского ответа, Юрьев отправил ему 3 мая второе письмо: ввиду дошедших до Москвы слухов о том, что в Петербурге в ознаменование пушкинских торжеств также предполагается устроить «учено-литературное собрание», посвященное Пушкину, Юрьев настойчиво повторял здесь свою просьбу приехать для выступления в Москву: «Бога ради, не откажите нам в чести Вас видеть в эти дни в среде нашей и слышать Ваше слово у нас в Москве. Вы будете среди людей, для которых Вы неоценимо дороги. Говорить будут И<ван> Сер<геевич> Аксаков, Писемский, Тургенев и — рассчитываем очень на это — Вы. Я ограничусь как председатель очень небольшим вступительным словом…». Далее Юрьев напоминал: «…в одном из Ваших писем, именно в последнем, мною полученном, Вы дали мне надежду, что напишете небольшую статью о Пушкине, которую предоставите мне напечатать в ж<урнале> „Русская мысль”. Будет ли это то, что Вы произнесете в собрании в память Пушкина, или другое — всё приму с величайшей благодарностью и почту за счастие напечатать. Прошу Вас покорнейше, не передавайте Вашей статьи о Пушкине другому журналу, а позвольте „Русской мысли” надеяться на Ваше слово…».

Одновременно Достоевскому было направлено на бланке Общества любителей российской словесности датированное 2 мая и подписанное Юрьевым как председателем и Н. П. Аксаковым как секретарем официальное приглашение произнести речь на публичном заседании Общества 26–27 мая 1880 г.

Достоевский ответил Юрьеву на все три письма — два личных и официальное — 5 мая: «Я хоть и очень занят моей работой, а еще больше всякими обстоятельствами, — писал он, — но, кажется, решусь съездить в Москву по столь внимательному ко мне приглашению Вашему и глубокоуважаемого Общества любителей русской словесности. И разве только какое-нибудь внезапное нездоровье или что-нибудь в этом роде задержит. Одним словом, постараюсь приехать к 25 числу наверно в Москву и явлюсь 25-го же числа к Вам, чтоб узнать о всех подробностях <…> Насчет же „Слова” или речи от меня, то об этом еще не знаю, как сказать. По Вашему письму вижу, что речей будет довольно и все такими выдающимися людьми. Если скажу что-нибудь в память величайшего нашего поэта и великого русского человека, то боюсь сказать мало, а сказать побольше (конечно в меру), то после речей Аксакова, Тургенева, Островского и Писемского найдется ли для меня время? Впрочем, это дело решим при свидании с Вами». Далее Достоевский спрашивал, должна ли его речь подвергнуться предварительной цензуре и — соответственно — должна ли она произноситься «по-написанному» или «a vive voix»[126]. Писатель выражал сомнение в том, что в первом случае, поскольку он намеревается прибыть в Москву лишь 25-го, заседание же Общества назначено на 26-е и 27-е мая, цензор успеет к моменту заседания прочесть и одобрить текст его речи. В заключение писатель сообщал, что 4 мая состоялось общее собрание членов Славянского благотворительного общества, на котором он был выбран уполномоченным и представителем Общества на московских торжествах по открытию памятника Пушкину (XXX. Кн. 1, 453–454).

7 мая Юрьев поблагодарил его за согласие приехать в Москву и сообщил, что по утвержденному правительством уставу Общества оно не обязано представлять речи и чтения своих членов ни общей цензуре и ни на цензуру никаких властей.[127]

«Чтоб иметь возможность в тишине и на свободе обдумать и написать свою речь в память Пушкина, — вспоминает А. Г. Достоевская, — Федор Михайлович пожелал раньше переехать в Старую Руссу, и в самом начале мая мы всей семьей были уже у себя на даче».[128] Выехав из Петербурга 12 мая, Достоевский 14 мая писал А. С. Суворину из Старой Руссы: «Перед самым отъездом из Петербурга получил я от Юрьева (как председателя Общества люб<ителей> р<оссийской> словесности) и, кроме того, от самого Общества официальное приглашение прибыть в Москву и сказать „свое слово”, как они выражаются, на заседаниях „Любителей” 27 и 28 мая. 26-го же мая будет обед, на котором тоже, говорят, будут речи. Говорить будет Тургенев, Писемский, Островский, Ив. Аксаков и, кажется, действительно многие другие. Сверх того меня выбрало Славянское благотв<орительное> общество присутствовать на открытии памятника и в заседаниях „Любителей” как своего представителя. Я решил, что выеду из Руссы 23» (XXX. Кн. 1, 154).