За несколько дней до вашего письма, дорогой коллега, я получил письмо от некоторых парижских демократов из наиболее неустрашимых; в нем они спрашивают моего совета и излагают примерно те же соображения, что и вы. Я созвал джерсийских изгнанников; рассмотрев вопрос и серьезно его обсудив, я сам и все они пришли к твердому выводу, что надо воздержаться от голосования; меня попросили написать декларацию в этом смысле. Получив ваше письмо, приводящее столь важные и обоснованные доводы в пользу этого, я созвал новое собрание, более многочисленное на сей раз и включавшее эмигрантов-республиканцев всех оттенков. Оно состоялось вчера вечером. Все продолжали настаивать на том, чтобы воздержаться от участия в выборах: за резолюцию голосовали все,
Продолжаю письмо. Я только что с собрания. Все настаивали, как никогда горячо и единодушно, на отказе от участия в выборах. Прочитанная мною декларация была принята возгласами одобрения; ее тут же подписали, чтобы напечатать и распространить. Думаю, что ближайшей почтой мне удастся переслать ее вам. На собрании присутствовали венгерские, польские, итальянские и другие эмигранты. Что до французских эмигрантов, то там были представители тридцати восьми департаментов. Все единодушно считают, что обе лондонские группы придут к такому же решению вопроса. Приехавший из Лондона Буашо, который был на собрании, держится того же образа мыслей. Пишу вам обо всем этом, не медля ни минуты. Если вы, мой дорогой красноречивый коллега, присоединяетесь к нашему мнению, — а у нас здесь сейчас полное единодушие, — было бы очень полезно, чтобы и вы все взялись тотчас же за дело и начали широкое движение против участия в выборах.
Близится четвертое число. Напоминайте об этом всем нашим друзьям. Сейчас придет посыльный. Надо кончать письмо. Я рассказал своей жене, что за достойная и прелестная женщина г-жа Мадье де Монжо. Г-жа Гюго жаждет познакомиться с нею. Когда же вы приедете к нам? Шлю вам свои самые сердечные пожелания.
Дружеский привет всем нашим друзьям. Шарль просит пожать вам руку.
Я работаю сейчас над томом стихов, который явится естественным и необходимым дополнением к «Наполеону Малому». Книгу эту я назову «Мстительницы». В ней будет все: и то, что можно сказать, и то, что можно спеть. Это новое прижигающее, которое я считаю необходимым прописать Луи Бонапарту. Он уже поджарен с одного бока; мне кажется, пришла пора поджарить его с другого. Надеюсь, что книга будет иметь успех во всяком случае не меньший, чем «Наполеон Малый». Что же вы посоветуете мне теперь? В Бельгии, после издания закона Федера-Брукера, опубликовать ее невозможно, а здесь печатание обходится очень дешево. Что вы скажете на это? Как вы полагаете, мог бы Таррид, получив в Брюсселе тюки с напечатанными здесь экземплярами книги, продать их тайно или открыто, в зависимости от обстоятельств, создавшихся после выхода этого закона? Не сочтете ли вы своевременным в этом случае заключить с Тарридом и мною такой же договор на «Мстительниц», как на «Наполеона Малого»? Если вы согласны, нам необходимо побеседовать об этом. Не приедете ли вы на недельку ко мне в Джерси? Я предлагаю вам уголок в своей хижине на берегу моря. Нет ничего легче, как забросить отсюда всю Францию экземплярами книги. Том «Мстительниц» (около тысячи шестисот строк) будет закончен через три-четыре недели. Он тоньше «Наполеона Малого» и потребует меньше затрат; поэтому, изготовив с него стереотипные доски, его можно будет продавать по более дешевой цене. Ответьте, что вы думаете обо всем этом.