Том 14. Критические статьи, очерки, письма

Всемирная выставка 1867 года, привлекшая огромное количество участников и посетителей из многих стран, была устроена правительством Наполеона III с целью поднять морально-политический престиж Второй империи. Однако согласие Гюго участвовать в издании, имевшем целью популяризировать эту выставку, отнюдь не было актом его примирения с Наполеоном III. Он по-прежнему пользовался всякой возможностью, чтобы на весь мир объявить о своей ненависти к «Наполеону Малому»; но в полном соответствии с идеализмом своих исторических воззрений, Гюго продолжал видеть в государственном перевороте 2 декабря 1851 года лишь результат злой воли одного человека. Готовящаяся выставка воспринималась им вне всякой связи с политикой Второй империи. Он видел в этой выставке проявление некоей особой мессианской роли Парижа, причем сам Париж рассматривался им абстрагированно от конкретной исторической обстановки 60-х годов.

Париж, «истинный» Париж, в представлении Гюго, — это постоянный великий «очаг революционных откровений», «Иерусалим человечества», оставшийся неизменным со времени французской революции 1789 года, очаг, который, по мысли Гюго, всегда стоял и будет вечно стоять в центре поступательного движения человечества.

А. И. Герцен писал по поводу заблуждений автора «Парижа»: «Он приветствует Париж путеводной звездой человечества, сердцем мира, мозгом истории, он уверяет его, что базар на Champs de Mars [304]— почин братства народов и примирения вселенной. Пьянить похвалами поколение, измельчавшее, ничтожное, самодовольное и кичливое, падкое на лесть и избалованное, поддерживать гордость пустых и выродившихся сыновей и внучат, покрывая одобрением гения их жалкое, бессмысленное существование, — великий грех».

Однако, несмотря на этот характерный для метафизического мышления Гюго «грех» великого поэта, очерк «Париж», несомненно, является одним из наиболее ярких публицистических творений Гюго, исполненным страстным пафосом обличения социального зла. Цензурные условия не давали Гюго возможности называть вещи своими именами и прямо осудить все то, что творилось во Франции при новоявленном императоре; однако, объявляя, что Вторая империя имеет такое же отношение к «истинному Парижу», «Парижу прошлого и настоящего», как опухоль к целому организму, писатель, несомненно, давал прямую оценку режиму Наполеона III.

Ведущей темой очерка является идея мира. Страстные мечты о человечестве, которое будет «пожимать плечами при слове «война», так же как мы при слове «инквизиция», рассуждения о войне как о «самоубийстве народов», патетический призыв к миру и дружбе между народами в обстановке колониальных авантюр Наполеона III, в напряженных условиях готовящейся франко-прусской войны, носил антимилитаристский характер. Сам Гюго, несомненно, считал пропаганду мира основной и ведущей идеей своего очерка. Так, в письме к Лакруа от 28 апреля 1867 года он называет «Париж» «нашим объявлением мира» и выражает надежду, что он появится своевременно среди нынешнего «бряцания оружием». Не случайно современный критик писал об очерке «Париж», что «это предисловие превратилось в манифест о мирном и свободном Париже».

Очерк «Париж» открывается главой «Грядущее», в которой Гюго развивает свои представления о человечестве в XX веке, о некоей единой нации, «имя которой будет Европа», а центром и руководителем все тот же «истинный» Париж. Утопические представления Гюго о путях человечества, которое в один прекрасный день, без каких бы то ни было революционных потрясений, просто в силу самого естественного развития цивилизации внезапно поймет, что «если по ту сторону Атлантического океана есть быки, то по эту сторону есть голодные рты», — конечно, предельно наивны. Но в утопических представлениях Гюго о будущем таится огромная сила обличения настоящего. Само утверждение будущего построено у писателя таким образом, что является одновременно отрицанием современного ему порядка вещей. Рисуя черты будущего человечества, Гюго пользуется своеобразным приемом, который можно было бы назвать приемом «встречных оценок»; он постоянно сталкивает настоящее и будущее, как бы сравнивает их социальные и этические нормы.

Взгляды граждан будущей «единой нации» преподносятся Гюго с точки зрения норм и понятий современной ему жизни. Почти вся глава «Грядущее» состоит по существу из своеобразного перечисления тех пунктов, которые будут непонятны этой будущей «удивительной науке», и каждый из этих пунктов является пунктом обвинительного акта, предъявляемого Гюго современной ему действительности.

«Ей покажется удивительной та слава, которой пользуются ныне конические снаряды… то, что в XIX веке Европа пожертвовала населением целой столицы… ради того, чтобы разрушить небольшой город, Севастополь, — покажется им… весьма странным событием… такой бедный островок, как Джерси, не раз подумает, прежде чем позволит себе прихоть, — как он сделал это в августе 1866 года, — повесить человека, чья виселица обходится в две тысячи восемьсот франков. Люди перестанут бросать деньги на подобные излишества».