Читаем Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке полностью

Строки 24–34. Вместо: «с прочими таковыми же < > теперь, брат, не пронесет!» — в рукописи:с другими подобными идеями («не укради», «не убий» и проч.) он не имел повода раздражаться ею, и если случайно и вспоминал, то думал при этом: авось как-нибудь пронесет! Представьте же себе, что теперь ему не только об этом не напоминают, но даже внушают, что имеются по сему предмету «правила» какая обида1 Ужели он недостаточно твердо знал, что он всячески смертен? протестовал ли он против этого? изъявлял ли словом или движением о своих сомнениях? А ведь он все-таки чувствовал, что право быть смертным по усмотрению отнюдь не принадлежит к числу таких, которыми можно и не кичиться! И он не кичился, но покорялся ему, и был даже благодарен, когда ему не напоминали об нем! И вдруг он слышит не простое memento mori, a с «правилами» в придачу! Разве это не обида? А кроме обиды, и страх. Ибо если есть «правила», то обыватель уж говорит прямо: теперь, брат, не пронесет!

Заключительное «майское письмо» писалось в условиях укреплявшегося курса реакции, накануне назначения на пост руководителя внутренней политики вместо «прогонявшегося с двора» гр. Н. П. Игнатьева, «министра борьбы» гр. Д. А. Толстого («злым гением России» назвали его современники). Обращаясь к Н. А. Белоголовому, Салтыков писал ему 8 июня 1882 г.: «Письма к тетеньке» я кончил и, как оказывается, совершенно кстати. Во-первых, надо же было и кончать, а во-вторых, любопытно, о чем бы я теперь писать стал? Теперь надо писать о светопреставлении » В предыдущем же письме, к тому же адресату, от 15 мая, Салтыков признавался, что зрелище российской действительности того момента повергает его в состояние «не злобы, а безвыходного горя и отчаяния». Эти настроения наложили явственный отпечаток на заключительное «письмо». Однако, опасаясь впасть в пессимизм, Салтыков изъял из первоначального текста некоторые далеко идущие негативные формулировки («Тоска, развившаяся до размеров отвращения к жизни» и др.) и закончил свои беседы с «тетенькой» страстным просветительским призывом к русскому обществу «сознать свою силу», если и не для «деятельного участия < > в жизненном круговороте», то хотя бы для моральной поддержки «добросовестному и честному убеждению», что также считал делом «первостепенной важности».

Пускай нарождаются вопросы еврейские, кабацкие… — О «кабацком вопросе» см. примечание к письмам одиннадцатому и двенадцатому; об «еврейском вопросе» Салтыков откликнулся специальной статьей «Июльское веяние» в «Отеч. зап.», 1882, № 8. См. комментарии к этой статье, вошедшей в сборник «Недоконченные беседы» (т. 15, кн. вторая наст. изд.).

Недаром с Москвы благонамеренные голоса несутся: зачем, мол, цензура преграды «им» ставит! пускай на свободе объяснятся! — Указание на упомянутую выше статью П. Щебальского «Наши беллетристы-народники» в «Русском вестнике», в которой автор мимоходом задал провокационный вопрос: не лучше ли было бы дать Салтыкову и всем писателям демократического лагеря возможность высказаться « совершеннополно и откровенно», «назвать людей по именам» и т. д. См. также статью: Ник, Либералы на свободе. — «Русь», 1881, 24 декабря, № 59.

…а ныне к последней части этого положения прибавляют: «по правилам о Макаре телят не гоняющем установленным». — Намек на Положение 14 августа 1881 г. «О мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия» и на Положение 18 апреля 1882 г. «О полицейском надзоре». Ими определялось управление Российской империи в административно-полицейском отношении.

…Сару Бернар не видал, об Сальвини только из афишек знаю… — Знаменитая французская драматическая актриса и не менее знаменитый итальянский трагик гастролировали в Петербурге в театральный сезон 1881/82 г.

…есть практики честные… Они говорят: дело в преуспеянии, а не в том, что к нам пристанет нечисть… — Диалог «племянника» и Глумова о теоретиках и практиках — одна из многих вариаций на эту тему у Салтыкова. С особенной остротой эта тема разработана в его произведениях начала 60-х годов «К читателю», «Каплуны», «Наша общественная жизнь» и др. См. в наст. изд. тт. 3, 4 и 6.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шаг влево, шаг вправо
Шаг влево, шаг вправо

Много лет назад бывший следователь Степанов совершил должностное преступление. Добрый поступок, когда он из жалости выгородил беременную соучастницу грабителей в деле о краже раритетов из музея, сейчас «аукнулся» бедой. Двадцать лет пролежали в тайнике у следователя старинные песочные часы и золотой футляр для молитвослова, полученные им в качестве «моральной компенсации» за беспокойство, и вот – сейф взломан, ценности бесследно исчезли… Приглашенная Степановым частный детектив Татьяна Иванова обнаруживает на одном из сайтов в Интернете объявление: некто предлагает купить старинный футляр для молитвенника. Кто же похитил музейные экспонаты из тайника – это и предстоит выяснить Татьяне Ивановой. И, конечно, желательно обнаружить и сами ценности, при этом таким образом, чтобы не пострадала репутация старого следователя…

Марина Серова , Марина С. Серова

Детективы / Проза / Рассказ
Аббатство Даунтон
Аббатство Даунтон

Телевизионный сериал «Аббатство Даунтон» приобрел заслуженную популярность благодаря продуманному сценарию, превосходной игре актеров, историческим костюмам и интерьерам, но главное — тщательно воссозданному духу эпохи начала XX века.Жизнь в Великобритании той эпохи была полна противоречий. Страна с успехом осваивала новые технологии, основанные на паре и электричестве, и в то же самое время большая часть трудоспособного населения работала не на производстве, а прислугой в частных домах. Женщин окружало благоговение, но при этом они были лишены гражданских прав. Бедняки умирали от голода, а аристократия не доживала до пятидесяти из-за слишком обильной и жирной пищи.О том, как эти и многие другие противоречия повседневной жизни англичан отразились в телесериале «Аббатство Даунтон», какие мастера кинематографа его создавали, какие актеры исполнили в нем главные роли, рассказывается в новой книге «Аббатство Даунтон. История гордости и предубеждений».

Елена Владимировна Первушина , Елена Первушина

Проза / Историческая проза