Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

…вот мы в спожинки его и справляем. — Спожинки или дожинки — последние снопы, празднование окончания жатвы: также название в народно-крестьянском обиходе Успенского поста, совпадающего по времени с уборкой урожая (август).

…а нынче еще урядников ругаться наняли. — Институт полицейских урядников был введен 1 августа 1879 г. в связи с «неблагополучным положением» в деревне. В среднем на уезд приходилось по 11 урядников.

А я такую сиенацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы… плюха! — После русско-турецкой войны курс русского рубля за границей стоял очень низко. Слова «мальчика без штанов» связаны с каламбуром Салтыкова, сказавшего в ответ на сообщение, что в Германии за рубль только полтинник дают: «Погодите, скоро за него будут только по морде давать» (сообщение К. М. Салтыкова Иванову-Разумнику).

…выкупные подавай! — По «Положениям» 19 февраля 1861 г. крестьянам, для выкупа усадеб и полевых наделов, была предоставлена от государства ссуда (единовременно выплаченная помещикам), которую они должны были погасить в течение сорока девяти лет. Взносы погашения назывались выкупными платежами или просто выкупными.

…двадцать лет, как Вы хвастаетесь, что идете исполинскими шагами вперед, а некоторые из Вас даже и о каком-то «новом слове» поговаривают… — Предмет критики здесь: официальные и неофициальные апологии послереформенного развития России и, как упомянуто уже, пушкинская речь Достоевского (то место в ней, где говорится, что русскому народу предназначено высказать человечеству «новое слово» — «изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»).

II^*

Впервые — ОЗ, 1880, № 10 (вып. в свет 21 октября), стр. 615–650.

Написано в Париже, незадолго до отъезда Салтыкова в Россию. «Я продолжаю «За рубежом», и хочется кончить здесь для октябрьской книжки», — сообщал Салтыков Н. К. Михайловскому из Парижа 15 сентября 1880 г. Окончание работы датируется следующими словами из письма к П. В. Анненкову из Парижа же от 2 октября 1880 г.: «все время писал и только вчера отправил в Петербург статью для октябрьской книжки. Сегодня уезжаю из Парижа. В следующем письме к П. В. Анненкову уже из Петербурга, от 18 октября 1880 г., Салтыков заметил: «2-я статья «За рубежом» вышла слабее, а третья, быть может, будет еще слабее… Трудно, очень трудно пишется мне…»

О первой теме главы — изображении политического быта «объединенной» бисмарковской Германии и об образе Берлина — палладиума прусского милитаризма, см. выше во вступительной статье. Другая тема главы — о положении «русского культурного человека в русской деревне», более полно развита Салтыковым в предыдущей книге — «Убежище Монрепо» и в следующей — «Современная идиллия». В примечаниях к этим произведениям читатель найдет исторический комментарий к этой теме, являющейся непосредственным откликом писателя на движение народнических революционеров-пропагандистов («хождение в народ»).

Среди откликов печати на появление главы II следует отметить два — В. Чуйко в «Новостях» и А. Круглова в «России»[311].

Первый примечателен тем, что «За рубежом» рассматривается в нем в сопоставлении (хотя не в пользу Салтыкова) с такими выдающимися произведениями русской и иностранной литератур, как «Письма из Франции и Италии» Герцена и «Reisebilder> Генриха Гейне. Второй интересен общими суждениями о месте и значении Салтыкова в современной литературе и публицистике — суждениями, непосредственно связанными с впечатлениями критика от первых глав «За рубежом» и реакцией на их появление в обществе. «Для многих, — читаем в этом отзыве газеты правого лагеря, — он <Щедрин> «единственный русский писатель»; кроме него, не признается никто другой достойным носить такой громкий титул… Это полуофициальное признание хотя и грешит сильно против правды в стране, где есть такие колоссы, как Л. Толстой, Гончаров, Достоевский и Тургенев, но тем не менее факт все-таки остается фактом… Сил в литературе, равных Щедрину, — нет. Исключение только представляет г. Достоевский. Он один и только один. Ибо Л. Толстой молчит, Гончаров молчит, Тургенев тоже…»