Том 15. На Рио-де-Ла-Плате

Обедали мы обычно на палубе. Затем стол обступали индейцы и индеанки и угощались остатками нашей трапезы, коих было так много, что и эти люди оказывались сыты. На ночлег все устраивались наверху, ложились повсюду, где им заблагорассудится. Если в эту пору возникало желание выйти на палубу и прогуляться, то приходилось ступать крайне осторожно, чтобы ненароком не споткнуться о кого-либо из спящих.

Поскольку все общество запаслось оружием и никаких ограничений на охоту не существовало, с утра до вечера раздавались выстрелы. Стреляли во все, что движется, к тому же животных, в которых можно было бы прицелиться, здесь имелось более чем достаточно. Во-первых, это была водоплавающая дичь. Чаще всего мы замечали куэрво, окрашенную в черный цвет птицу, напоминавшую баклана[145]. Она вызывает большой интерес у путешествующих благодаря своим удивительным манерам. Обычно куэрво стайками восседают на небольших островах, плавучих предметах или пнях и ветках, торчащих на мелководье. Если вспугнуть куэрво, то птица презабавнейшим образом сваливается в воду и уплывает прочь. При этом тело ее полностью исчезает под водой, виднеются лишь голова и часть ее шеи. Куэрво торопливо кивает головой и опасливо вертит шеей, что развеселит даже самого серьезного человека.

Утки еще пугливее, чем куэрво; часто видишь стаи из сотен этих птиц, но подобраться к ним, чтобы сделать удачный выстрел, нелегко. Самая красивая среди них пато реал[146] с ее зеленым, металлически поблескивающим оперением. Помимо бандурриа, местного кроншнепа[147], встречаются чайки и крачки, а также белый и черношейный лебедь[148]. В лагунах или на отлогих островках замечаешь застывшую фигуру аиста, которого в здешних краях зовут тухуху[149]; в местных болотах среди камышей прилежно выискивают добычу и белый аист, и колпица.

Часто нам на глаза попадались водосвинки и нутрии. Собственно, название последних означает «выдра», однако здесь так именуют крупную крысу, тогда как настоящую выдру называют словом «лобо», то есть «волк».

Порой, особенно ранним утром, мы видели ягуара, крадущегося к берегу за водосвинкой, чье мясо он предпочитает мясу всех остальных животных.

Азартнее всего стреляли по кайманам, которых называют здесь жакаре. Они спокойно полеживают на покатых песчаных отмелях, и взволновать их не так уж легко. Даже если возле этой мерзкой рептилии просвистит целая дюжина пуль, она и не шевельнется. Только когда одна или несколько пуль угодят прямо в твердый панцирь, животное решится покинуть понравившееся ему место и спустится в воду; при этом, когда кайман плывет, его голова обычно наполовину высовывается из воды. Стрелять в кайманов без толку, ранить их можно, лишь попав в мягкие части тела, но их-то и защищает панцирь.

Благодаря одному из этих животных между мной и загадочным пассажиром завязалось своего рода молчаливое знакомство. Он не участвовал в охоте, однако, когда начинали стрелять в крокодилов, он привставал, чтобы понаблюдать. Потом снова занимал свое прежнее место, при этом неизменно с презрением покачивал головой.

Мы приближались к очень пологому участку побережья; там лежало множество кайманов. Казалось, в незнакомце наконец пробудилась страсть к охоте. Случайно я оказался поблизости от него и услышал, что негру было приказано принести ружье. Быть может, он намерен доказать, что подстрелить каймана для него — дело несложное. Он подошел к парапету палубы и сделал два выстрела в одного из животных. Первая пуля прошла мимо; было видно, как она вонзилась в песок, вторая попала бестии прямо в спину. Животное слегка подняло голову, затем снова поникло — и осталось спокойно лежать, словно в него угодила горошина.

Если поначалу на лице стрелявшего читалась уверенность в успехе, то теперь она сменилась гневным разочарованием. Словно бы устыдившись, незнакомец бросил на меня беглый взгляд и вернул винтовку слуге.

— Зарядить? — спросил чернокожий.

— Нет. Кайманы неуязвимы, — ответил он, снова усаживаясь.

— Когда они лежат на животе, их, конечно, вряд ли подстрелишь, — сказал мне брат Иларио, слышавший слова пассажира.

— Почему вряд ли? — спросил я.

— Куда же им влепишь пулю?

— В глаз.

— Невозможно! Я все-таки тоже как-никак умею стрелять.

— Необязательно целиться точно в глаз. Над его глазами есть место, где кость так тонка, что ее пробьет пуля.

— И вы думаете, что попадете в это место?

— Непременно. Я даже рассчитываю послать пулю точно в глаз.

— Хотел бы я на это посмотреть! Прошу вас, вы согласны?

— Если вам так угодно, любезный брат, то с удовольствием. Выберите животное, в которое я обязан попасть!