Том 15. На Рио-де-Ла-Плате

Я ответил уклончиво. Умирающий признался мне, что видел, как один человек, сендадор, убил другого. Убийца заставил свидетеля поклясться, что тот будет молчать. Выходит, убитый был братом Гомарры, и его убийцей стал сендадор.

Итак, я сказал в ответ:

— Почему вы думаете, что он мне признался; ведь он же не говорил ничего людям, которых, не в пример мне, хорошо знал?

— Что ж, может быть, вам очень хотелось об этом узнать?

— Возможно. Гамбусино знал, что ваш брат был убит?

— Нет. Я ничего ему не сказал, я вообще об этом старался не говорить. Да и вместе мы пробыли всего четыре часа, случай свел. Он дал понять, что ему одному лучше. Мне тоже хотелось остаться одному, поэтому если доводилось нам повстречаться, то приветствовали друг друга, обменивались парой вопросов и опять расходились. Я о нем ничего не узнал, он обо мне тоже.

— Значит, в тамошних краях вы встречали лишь его одного?

— Нет, он — один-единственный человек, о котором можно было сказать, что его намерения честны. (Я не говорю об охотниках за шиншиллами.)

— Стало быть, попадаются там и другие люди?

— Да. Мерзавцы, выдающие себя за аррьеро; они уверяют путников, что в этом месте легко перебраться через Анды. Несчастные путешественники непременно исчезают. О них ни слуху ни духу, а вот проводники, аррьеро, обязательно возвращаются целыми и невредимыми. Вот мой брат и наткнулся на такого человека.

— Нет, я сомневаюсь: он же, как и вы, хорошо знал, что делается в тех краях. Мошеннику он не доверился бы.

— Нет, конечно, нет. Но на него напали и убили его.

— А откуда вы знаете, как обстояло дело? Убитый же ничего не мог вам рассказать.

— Он был еще жив; убийца бросил его, думая, что с ним все кончено.

— И вы отыскали брата?

— Да, сеньор. Когда я думаю об этом, сердце так и колотится у меня в груди. Итак, мы оставили его и поехали вверх. От озера тропинка поднимается в горы серпантином, петляя от одного уступа скалы к другому. Если подойти к краю такого уступа, то видно, что творится внизу. Мы ехали неторопливо, чтобы брат побыстрее нагнал нас. Через некоторое время навстречу попался аррьеро, спускавшийся в одиночку с горы. Мы сразу обратили на это внимание, к тому же он вел с собой двух мулов.

— Должно быть, помог путешественнику перебраться через горы, а потом не нашел ни одного желающего составить ему компанию, вот и возвращался один.

— Да, он так и сказал.

— Значит, вы с ним разговаривали?

— Нет, не я, а мои спутники. Я как раз отъехал в сторону, чтобы глянуть вниз, поискать брата. Когда же вернулся к остальным, аррьеро уже след простыл.

— Они спрашивали, как его зовут?

— Да. Он назвал, разумеется, имя, но я понял, что оно было вымышленным; ни одного аррьеро в Андах так не звали.

— А ваши спутники узнали бы его, если бы снова увидели?

— Конечно, но где их теперь найдешь, тех спутников? Кто-то погиб в горах; один отправился в Бразилию и больше не возвращался; остальные пали в сражениях.

— Значит, вам приходится полагаться лишь на самого себя; нет никаких улик, кроме места, где все совершилось, и… бутылки, о которой вы говорили. А что за история с ней?

— Давайте я расскажу! На привал мы остановились в полдень. Решили никуда не двигаться, пока не дождемся брата. Но ждали мы напрасно. Мне стало страшно: аррьеро — после всего услышанного от товарищей — казался мне все подозрительнее. Итак, я поехал назад, один из спутников составил мне компанию. Дни были короткими; близился вечер, когда я добрался до последней скалы, вздымавшейся над озером. Тут-то я и увидел брата, он лежал у края скалы. Рядом тянулась кровавая полоса. Мы спешились и подбежали к нему. Он не шевелился.

— Он был без сознания, да?

Гомарра не отвечал. Наконец после долгой паузы он произнес:

— Стоит ли описывать, что я чувствовал тогда, что чувствую и теперь, когда вспоминаю тот миг? Нет. Меня поймет лишь переживший такое!

— Я это хорошо представляю.

— Нет, не представишь такое! Мой брат — мое второе «я», я любил его как самого себя. Этим все сказано. Мне казалось, что пулю в грудь всадили мне самому. Пуля проникла в тело в области сердца и прошла насквозь. Я бросился к нему и начал что было мочи причитать. Вдруг он открыл глаза и взглянул на меня. Он был еще жив. Я собрался с силами, пытаясь сохранить спокойствие. Я задал ему вопрос и приложил ухо к губам, чтобы уловить чуть внятные звуки, вырывавшиеся у него. Вскоре он умер.

— Он, надеюсь, успел сообщить вам, что же произошло?

— Да! Казалось, что жизнь не хотела его покидать, прежде чем он не признается мне.

— Убийцей был аррьеро?