Том 15. Письма 1834-1881

Но вот и конец письму. Спешу. Об этом, согласитесь, нужно листы исписать и много еще говорить. Анна Григорьевна, которой первой мелькнул этот проект, напишет Вам при первой возможности (сама кормит, не спит по ночам, 6-ти недель нет). Но когда Вы мне ответите (я ведь не жду, например, последнего слова,полного согласия тотчасв Вашем ответе), то тогда я уже отошлю на № тексту и у меня будет несколько дней свободнее. Тогда подробнее напишу. Теперь же обнимаю Вас крепко, Анна Григорьевна тоже, и люблю Вас всем моим сердцем. Обнимите за меня Верочку крепче, скажите ей, как я ее люблю и ей сочувствую; Масеньку и всех. Поклон мой всем. Будем преданы друг другу и не будем разлучаться.Составимте общую семью. Анна Григорьевна обнимает вас всех. Она с болью жалеет об папаше; она понимает это. Она сама отца любимого 2 года назад потеряла. ^*Милая Соня, неужели Вы не верите в продолжение жизни и, главное, в прогрессивное и бесконечное, в сознание и в общее слияние всех. Но знайте что: «le mieux n’est trouv'e que par le meilleur». [87]Это великая мысль! Удостоимся же лучших миров и воскресения, а не смерти в мирах низших! Верьте! О, как бы я желал быть с Вами и много говорить с Вами! А ведь мы уже ровногод как не видались, даже больше. Это много.

До свидания, дорогая, золотая моя.

Ваш весь, весь, друг, отец, брат, ученик — всё-всё!

Ф. Достоевский.

Покрепче Верочку обоймите.

Ради Бога, чтоб Масенька музыки не бросала! Да поймите же, что ведь для нее это слишком серьезно. Ведь в ней ярко объявившийся талант. Музыкальное образование для нее необходимо, на всю жизнь!

129. А. Н. Майкову * 18 (30) мая 1868. Женева

Женева, 18/30 мая/68.

Благодарю Вас за Ваше письмо, дорогой мой Аполлон Николаевич, и за то, что, рассердясь на меня, не прекратили со мной переписку. Я всегда, в глубине сердца моего, был уверен, что Аполлон Майковтак не сделает.

Соня моя умерла, три дня тому назад похоронили. Я за два часа до смерти не знал, что она умрет. Доктор за три часа до смерти сказал, что ей лучше и что будет жить. Болела она всего неделю; умерла воспалением в легких. Ох, Аполлон Николаевич, пусть, пусть смешна была моя любовь к моему первому дитяти, пусть я смешно выражался об ней во многих письмах моих многим поздравлявшим меня. Смешон для них был только один я, но Вам, Вамя не боюсь писать. Это маленькое, трехмесячное создание, такое бедное, такое крошечное, — для меня было уже лицо и характер. Она начинала меня знать, любить и улыбалась, когда я подходил. Когда я своим смешным голосом пел ей песни, она любила их слушать. Она не плакала и не морщилась, когда я ее целовал; она останавливалась плакать, когда я подходил. И вот теперь мне говорят в утешение, что у меня еще будут дети. А Соня где? Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму, только чтоб она была жива? Но, впрочем, оставим это, жена плачет. Послезавтра мы наконец расстанемся с нашей могилкой и уедем куда-нибудь. Анна Николавна с нами: она только неделю раньше ее смерти приехала.

Я работать последние две недели, с самого открытия болезни Сони, не мог. Опять написал извинение Каткову, и в «Русском вестнике», в майском номере, опять явится только три главы. ^*Но я надеюсь, что теперь день и ночь буду работать, не отрываясь, и с июньского номера роман будет выходить, по крайней мере, прилично.

Благодарю Вас, что не отказались быть крестным отцом. Она крещена была за 8 дней до смерти.

Я знаю, друг мой, что очень виноват перед Вами, до сих пор не возвратив Вам взятых у Вас денег, и что, кроме того, из тех, которые еще недавно получил от Каткова, отдал часть Эмилии Федоровне и Паше и ничего еще Вам, тогда как Вы теперь, должно быть, очень нуждаетесь. ^*Но сожалением не поправишь, и потому скажу прямо всё, что могу сказать точного:в настоящую минуту отдать ничего не могу, у самого почтиничего нет и, оставляя Женеву, даже платье свое и женино заложил (говорю только Вам). У Каткова же попросить в сию минуту — не смею, так как вот уже три месяца его обманываю. Но через 1 1/2 месяца и самое большеечерез 2 (верно говорю)— попрошу Каткова выслать Вам от меня 200 р. Это верно. Что же касается до того, что до сих пор об Вас не подумал, то это, ей-богу,несправедливо. У меня очень болело; но что я Вам скажу? Ничего не могу сказать. Вспомните только одно, Аполлон Николаевич, что, занимая у Вас тогда эти 200 р., я и тогда почти наполовину занимал для них, для родных, и через Вас же пошло им 75 руб. из тех 200. Кажется, так было, сколько помню. Вас же слишком благодарю за то, что спасли меня тогда, и слишком ценю Вашу деликатность со мной до сих пор, несмотря на то что Ваше положение было тяжелое, об чем я теперь узнал.