Том 16

«Какие они худые и грустные! — подумал он. — Я бы ни за что не хотел оказаться в плену вдали от родины, среди враждебного народа, где ни одна женщина не улыбнется тебе и ни одна собака не помашет хвостом. Бедняги! Хотя и необходимо ненавидеть немцев, все же, мне кажется, нельзя забывать, что все мы люди. Это слабость, — сдерживал он себя, — которой ни один редактор не допустит ни на секунду. Я должен бороться с ней, если хочу исполнить свой долг и убедить наш народ морить их голодом. Но у них уже такой голодный вид, такие впалые щеки! Я должен быть твердым. Быть может, дома у них есть жены и дети, которые сейчас думают о них. Но в конце концов они же гунны. Как это сказал наш великий писатель? «Червь — существо не более достойное сожаления, чем тигр или крыса». Как это верно! И все же… Блинк! — Собака, сидевшая перед ним, глядела на него с пристальностью, изобличавшей желание поесть. Да, — продолжал мистер Левендер, — жалость — свойство слабых. Этот порок был некогда — широко распространен в нашей стране; война произвела в нас по крайней мере одну благодетельную перемену — мы все более приближаемся к мужественной, ничего не прощающей натуре тигра и крысы! Да здравствует жестокость! Вот единственный полезный урок, который нам преподали германцы, мы ведь совсем позабыли искусство быть жестокими. О, какой опасности мы подвергались! Слава богу, сегодня в наших рядах снова стоят знатоки этого дела. — Глубокая морщина появилась у него между бровями. — Да, истинные знатоки! Как я преклоняюсь перед славными газетчиками и великой толпою очевидцев, которые превозмогли жалость, этот пагубный порок. «Гунны должны быть стерты с лица земли, вырваны с корнем, уничтожены в зародыше — в этом главнейший долг великого человеколюбивого народа Британии. Записывайтесь, леди и джентльмены, записывайтесь!» Великие мысли — великие слова! И все же…

Лоб мистера Левендера покрылся испариной; немцы продолжали просеивать щебенку, а Блинк, не отрываясь, глядела на него своими немигающими блестящими глазами.

«Как ужасно быть человеком, — подумал он. — Если бы я был только общественным деятелем и мог бы отринуть все человеческое, индивидуальное, как легко бы мне стало! Когда же ты не только общественный деятель, но к тому же и человек, положение твое затруднительно. У человека есть чувства, и это мешает, мешает! Не должно быть никакой связи между исполнением гражданского долга и человеческими чувствами! Надо, чтобы ты мог, не дрогнув, уморить голодом своего врага, чтобы ты, не моргнув, мог смотреть, как он тонет. Короче говоря, надо стать настоящим гунном. Мы все должны стать гуннами. Блинк, дорогая, мы все должны быть гуннами! Я должен закалять волю!» — И мистер Левендер отер испарину со лба; хотя его и посетила великая идея, ему все же не хватало зверского героизма осуществить ее. «Мой долг, подумал он, — приказать этим голодным, несчастным людям следовать за мной, чтобы они видели, как я завтракаю. Это мой долг. Боже, придай мне силы! Ибо пока я не принесу в жертву свое мягкосердечие, я недостоин называться общественным деятелем, недостоин печатать свои мысли в газетах. En avant, de Bracy!» [16]. Приняв это решение, он поднялся, Блинк тоже встала. Перейдя через дорогу, он стиснул кулаки и визгливым от волнения голосом спросил:

— Голодны ли вы, друзья мои?

Немцы перестали просеивать щебенку и взглянули на него. Один из них кивнул.

— Хотите ли вы пить?

На этот раз все трое закивали головами.

— Следуйте за мной, — сказал мистер Левендер.

И он зашагал по дороге назад, сопровождаемый Блинк и тремя немцами. Дойдя до буков, тени которых показывали, что было уже далеко за полдень, мистер Левендер увидел, что Джо давно уже разложил завтрак на ровной полянке и доканчивает свою долю.

«Что у нас на завтрак? — подумал мистер Левендер, испытывая некий ужас. — У меня такое чувство, словно я собираюсь есть человечину». И он оглянулся на троих немцев, неуклюже топтавшихся позади него.

— Прошу вас, садитесь, — сказал он.

Немцы сели.

— Джо, — обратился мистер Левендер к удивленному шоферу, — подайте мой завтрак. Побольше, побольше, и еще стаканчик пива. — И, став бледнее своего пыльника, он решительно сел на буковый пень; Блинк расположилась рядом с ним. Пока Джо накладывал паштет на тарелку и наливал стакан пенящегося пива, мистер Левендер смотрел в упор на немцев и испытывал муки осужденного на казнь.

«Я не сдамся, — говорил он себе, — если бог поможет мне, я, конечно, не сдамся. Ничто не помешает мне выполнить мой долг».

И глазами, вытаращенными, как у загнанного кролика, он смотрел на приближающегося Джо с тарелкой и стаканом в руках. Те трое тоже следили за действиями шофера, и, как показалось мистеру Левендеру, на их глазах проступили слезы.

«Смелей!» — приказал он себе, поддевая вилкой кусочек посочнее и отправляя его в рот. Не менее минуты он катал его языком, ибо не мог проглотить, а немцы, не отрываясь, смотрели на него, и в глазах их появилось мрачное удивление.