Думая о тяжких днях, когда мне казалось, что я не найду ни одного издателя, я испытываю и гордость, и смущение. Как завидовал я удачникам — Отцу семейства, Негодующему либералу и прочим! Они казались мне великанами. Помню мой восторг, когда меня подбодрил джентльмен из Брондсбери, подписывавший письма словами «Две трудящиеся девушки».
— Стойте насмерть! — сказал он, помахивая седой бородой, когда я показал ему мои отвергнутые опусы. — Прыть у вас есть, пафос — тоже. Нужно только упорство. Не забывайте, мой юный друг, что нет царского пути к успеху. Я ждал шесть лет, пока напечатали первое письмо, да и то его ужали до трех строчек.
И, допив свое пиво, он рассказал мне, что пишет. Насколько я помню, это было одно из тех прекрасных посланий, которые начинаются так:
«Издателю «Дейли Экспресс»
Глубокоуважаемый N!
Мало кто заметил любопытный факт, связанный с Альберт-холлом…»
Конечно, письмо вы читали. Оно включено в собрание сочинений. Многие ценители полагают, что это — его шедевр.
Мы, авторы газетных писем, народ гордый. И не зря. Никогда не забуду слова Возмущенного Домовладельца, блестяще выразившего наши взгляды: «Романы пишут те, кому не удалось попасть в газету».
Чтобы проверить, прав ли он, спросите тех, кто писал и романы, и письма. Спросите Голсуорси, что он чувствовал, когда печатали «Сагу о Форсайтах», и он зевнет. Упомяните вскользь, что вы читали его письмо в газете «Сассекский фермер» о том, что дорожку, ведущую к баптистской молельне, давно пора почистить, и он засияет. В конце концов, за роман много платят, а вот письмо — искусство для искусства.
Если бы я давал совет юнцу, пытающемуся преуспеть на этом труднейшем поприще, я бы сказал: «Пишите на одной стороне листа. Сгущайте свою мысль. Приготовьтесь к обидам. Наконец, не пытайтесь бегать, пока не научитесь ходить. Другими словами, начните, как мы все, с кукушки».
Почему-то издатели газет их очень любят. Каждый, кто про них напишет, попадет в колонку. Однако кукушничать, как мы это называем, не так-то легко, нужно точно рассчитать время. Если запоздаете, вас обскачут; для второго опуса об этих птицах
Однако продолжайте и, повторю, начинайте с кукушки. Будьте осторожны; проверьте, кукушка ли это. Уиндэм Льюис[108]
поведал, что однажды написал в газету о снегире, но письмо отвергли, ибо оно задевало чьи-то интересы.Дам еще один совет: следите за собой. Не разрешайте письмописанию перейти в порок. Вы скажете, что вам ничего не стоит его бросить, но так ли это? Удостоверьтесь в том, что вы не похожи на тигренка, который довольствуется бананами, пока не почует запах крови, а там — не съест первого индуса. Как ни печально, сам я очень испортился. Я был кротким и непритязательным, а теперь стал ментором и занудой. Увидев напечатанную ошибку, я хватаю перо, бумагу и, нередко — с большим ехидством, начинаю письмо: «Глубокоуважаемый N! Во вчерашнем номере появилось поразительное утверждение…».
Ну вот. Я себя выдал. Другими словами, несмотря на успех, я — не из великих. Далеко мне до вершин. Истинный автор газетных писем творит без причины и понужденья, словно жаворонок.
«Глубокоуважаемый N!
Хотел бы я знать, сколько Ваших читателей осведомлены о том, что из давленых слив и салатной заправки можно сделать прекрасный лосьон…»
Или
«Глубокоуважаемый N!
Моя мать, седьмая дочь седьмой дочери, вышла замуж за моего отца, который был седьмым сыном седьмого сына. Случилось это в 1877 году. Я седьмой их ребенок, родился седьмого июля (7.07) в семь часов утра. Объем груди у меня — 49 (7 х 7), и в моем доме живет семь сиамских кошек…»
Перед таким текстом остается преклонить голову и воскликнуть: «Здравствуй, дух веселый!».[109]
А вот и другое доказательство того, что я не из лучших (как, скажем, Удивленный подписчик или Стародум). Гоняясь за наживой, я написал это в виде статьи. Соответственно, мне заплатят. Подписчик выше таких соображений, равно как и Стародум, и Полковник-в-отставке. Приписав в начале заветные слова, они послали бы свой труд в газету.