Том 16. Фредди Виджен и другие

Мне искренне жаль Цицерона, Диогена Лаэртского или, скажем, Плиния Старшего, которые действовали раньше, чем появилась почта. Они не могли доподлинно знать, какой у них успех, ибо всякому известно, что измеряется он количеством читательских писем. Вот она, лакмусовая бумажка.

Конечно, у Плиния были школьные друзья, которые считали его молодцом или хотя бы называли, когда надеялись, что он заплатит за фалернское. Порой добродушный сенатор похлопывал Цицерона по плечу, приговаривая: «Недурно, недурно…» Но, говоря строго, несчастные трудились в темноте, что сбивает писателя с толку.

Писатели наших дней очень остро реагируют на эти письма. Нетрудно представить себе, как Голсуорси подходит в клубе к Киплингу и говорит с нарочитой небрежностью:

— Редьярд, вы не слышали часом о хорошем секретаре? А то я совсем измучился. У машинистки — судорога, а на письма отвечать надо. Так и валят, так и валят…

— Вы меня знаете, Джон, — отвечает Киплинг. — Если бы я мог, я бы вас выручил. Но со мной — буквально то же самое. Оба секретаря упали утром в обморок, теперь в больнице. Лавина какая-то!

— Скажите, — нервно спрашивает Голсуорси, — сколько писем вы получили на прошлой неделе?

— А вы? — парирует Киплинг.

— Я первый спросил, — обижается Голсуорси, и они расходятся.

Тем временем, в уголке, Хью Уолпол[110] резко отходит от Г. Дж. Уэллса.

Если подвергнуть тесту меня, я окажусь где-то в середине — и не чемпион, и не полный неудачник. Словом, ни то ни се. Книги мои находят отклик у особой публики — у больных, у заключенных и у собакокрадов. Насчет Обуази я не так уверен.

Из Обуази (или «от»? Вообще, что это?) недавно пришло письмо, подписанное: «Англия, П.Г. Вудхаузу», что, согласитесь, лестно.

Письмо — такое.

«Уважаемый мистер Вудхауз!

Один приятель дал мне Ваши координаты, уверяя, что Вы — лучший торговец в Лондоне. Прошу выслать мне каталог. Я готов вести с Вами дело, пока жив. Высылайте как можно скорее!

Искренне Ваш…»

Прямо не знаю, как быть. На первый взгляд автор письма хорошо клюкнул. Но может случиться, что это — ошибка или недоразумение. Если издатели наводнят Обуази моими книгами, раскупят их, или там решили, что я торгую чем-то другим? Легко спутать на расстоянии. Вспомним историю о торговце досками, который кинулся было Бог знает куда, заслышав, что на его товар есть спрос в Пернамбуку, но выяснил, к счастью, что там нужны не доски, а соски.

Я думаю, лучше, махнув рукой на Обуази, держаться больных и заключенных, не говоря уж о собакокрадах. Тому, кто не обезумел от сребролюбия, этой публики вполне достаточно.

Популярность у больных меня немного смущает. Конечно, я люблю, чтобы мои книжки читало как можно больше народа — но, по природной доброте, не радуюсь мысли о том, что для этого нужно тяжело захворать. Вроде бы дело обстоит именно так.

Понять я это могу. Когда вы здоровы, вам сам черт не брат. «Мне и так хорошо, — говорите вы. — Зачем мне читать Вудхауза?». И не читаете.

Что ж, прекрасно. Однако придет день скорби — температура подскочит, горло заболит, перед глазами поплывут пятна. Тогда, так или иначе, перед вами окажется моя книжка, а через неделю вы напишете:

«Глубокоуважаемый N!

Поскольку я с детства был здоров и крепок, я никогда Вас не читал. Но недавно, напившись сырой воды, я покрылся красными пятнами. Приятель дал мне Вашу последнюю книгу, и я с удовольствием ее прочел. Пожалуйста, пришлите мне свою фотографию и остальные книги с автографами.

Заранее благодарный

».

Понимаете, перед какой он меня ставит дилеммой? С одной стороны, я рад, что страдальцу полегчало. С другой — я чувствую, что до следующего недуга он моих книг читать не будет. Если хотите увидеть растерянного человека, посмотрите на меня, когда газеты сообщают о новой эпидемии.

Зачем, спросите вы, страдать из-за больных, когда есть собакокрады? Тут мне придется сделать неприятное признание: я похвастался. Меня читает один-единственный собакокрад, да еще неудачник, поскольку его поймали. Кроме того, он писал мне по сомнительный причине — им двигала не чистая, как пламя, любовь к большому мастеру, но стремление узнать, не дам ли я ему денег. Чем больше я думаю над этим письмом, тем меньше верю в то, что автор поспособствует сбыту моих творений.