Том 16. Книга 1. Сказки. Пестрые письма

И живет этот финансист в граде Скопине-Рязанском, и оттоле на всю Россию благодеяния изливает<…> А Скопин-град за всё про всё отвечает. Стало быть, чуть какая заминочка, сейчас можно этот самый град<…> сукциону продать. — Банк в Скопине-Рязанском был основан еще в конце 50-х годов скопинским городским головой И. Г. Рыковым. Уже в ту пору в его деятельности были обнаружены крупные злоупотребления (дело, возбужденное в связи с этим Салтыковым, тогдашним рязанским вице-губернатором, было прекращено сенатом). Популярность скопинского «общественного» банка, операции которого будто бы обеспечивались городским имуществом и должны были контролироваться городской думой, приобрела неслыханные размеры в самых разных общественных слоях. «Всем хотелось разбогатеть. <…> Это было своего рода пилигримство: люди шли и несли свои деньги в капище золотого тельца, несли и без всяких колебаний отдавали их в руки скопинского идола. За монастырями, общежитиями, иноками и «батюшками» понесли свои крохи вдовы и старцы и всякого звания люди. Прилив капиталов был непрерывный, ни на минуту не прекращавшийся. Двери банка были открыты настежь с утра до вечера; некогда было отдохнуть. Это была какая-то горячка, пароксизм бешеной алчности, затмившей в людях всякое благоразумие» («Рыковщина». — «Неделя», 1884, 9 декабря, № 50).

Она выписывает «Куранты»…— то есть «Московские ведомости».

…литераторы от Иверской, которые<…> украшают задние столбцы «Курантов» заявлениями, извещениями и удивлениями. — См. прим. к стр. 312–313.

Письмо V^*

Впервые — ВЕ,1885, № 3, стр. 148–171.

Сохранился конец наборной рукописи (от слов «Вот вы на эту другуюработу и употребили бы ваше…», стр. 316, строка 3).

Работу над очерком Салтыков закончил в конце января 1885 года (письмо M. M. Стасюлевичу от 28 января 1885 г.).

Текст Изд. 1886полнее журнального. Судя по дошедшей до нас части наборной рукописи, Салтыков восстановил исключенные в журнальной публикации части текста и произвел незначительную стилистическую правку.

Первая часть «Письма V» развивает тему, намеченную в предыдущем «Письме» — тему хищничества, которой, однако, здесь дается неожиданный и парадоксальный поворот: «господство хищения кончилось». В сложной иносказательной форме, по-видимому, речь идет об инспирировавшейся властью и реакционной, «охранительной» публицистикой («Бируковым» [162]) идее, будто хищничество было продуктом предшествовавшей эпохи «реформаторства», когда расшатались основы русской жизни, когда общество поразила «духовная чума» [163]. Эта идея отвечала также интересам «мироедов», самих хищников. Новая эпоха, время расчета с ненавистным «реформаторством», то есть эпоха реакции и контрреформ, и может быть названа поэтому эпохой «упразднения хищничества и торжества покаяния» (см. «Письмо VIII», стр. 360). Между тем, само собой разумеется, хищничество не только не прекратилось («все зависит от того, как посмотреть»), но усугубилось, приняв лишь форму «порядка вещей» (см. «Письмо VIII»). Демократ Салтыков не ограничивается обнажением невозможности для хищников, по самой социальной природе их, «покаяния», а трактует хищничество как тему все большего закабаления крестьянина в условиях сложившегося «порядка вещей». Вместе с тем Салтыков предвидит то время, когда «мужичок» поймет связь между своим тяжким положением и всевозможными хищническими «фестонами».

«Упразднение хищничества и торжество покаяния» возвестил Подхалимов [164]— литературный деятель нового типа, газетчик, журналист уже не 60-х, а 80-х годов (подробнее об особенностях прессы этого времени см. в примечаниях к «Мелочам жизни»). Подхалимовщина — явление, характеризующее современное состояние печати и облик ее деятелей, когда уже завершился «процесс перемещения новоявленной силы (то есть печати) из одного центра в другой» — из сферы демократических гражданских убеждений в область беспринципного буржуазного политиканства. Вместе с таким «перемещением» меняется и облик деятеля печати, происходит беспощадно жестокое извращение его человеческой природы, человеческой сущности. Трагизм подхалимовской судьбы — в противоречии между «даровитостью» и той «омерзительной, гнусной, бесчестной окраской», которую он «сумел дать своему таланту».