Рукопись представляет собою материалы к диссертации, которую Чехов «замыслил после 1884 г. — окончания медицинского факультета» (письмо к С. П. Дягилеву от 20 декабря 1901 г.). В переписке Чехова и в воспоминаниях современников нет другого прямого указания на этот замысел. Н. А. Лейкину 4 ноября 1884 г. Чехов писал: «По утрам и вечерам готовлюсь к докторскому экзамену». Речь идет, по-видимому, именно о диссертации, публичная защита которой и являлась условием получения звания доктора медицины (при окончании университета давалось звание лекаря). Возможно, что замысел диссертации исторического характера родился у Чехова после бесед, летом 1884 года, с соседом по Воскресенску — мировым судьей Звенигородского уезда Павлом Дмитриевичем Голохвастовым. «Бываю в камере мирового судьи Голохвастова — известного сотрудника „Руси“», — писал Чехов Лейкину 25 июня 1884 г. из Воскресенска. Голохвастов был довольно известным историком, часть его трудов по истории Смутного времени осталась неопубликованной (см. заметку о нем в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, т. IX, стр. 111); но значительно более серьезным и известным историком был его отец, Дмитрий Павлович Голохвастов, в свое время, в частности, издавший научно подготовленный «Домострой» (1849), Вполне законно предположить, что и «Домострой», и один из самых важных источников по истории Смутного времени — двухтомник Н. Г. Устрялова «Сказания современников о Димитрии Самозванце» — Чехов получил от нового знакомого, который сумел увлечь молодого врача своими историческими интересами. Чехову, вероятно, показалась привлекательной возможность совместить интерес к медицине с гуманитарными интересами. Как показывают сделанные им выписки, свою тему он понимал широко — его внимание привлекало и положение врачей в обществе, и народные средства, и секреты различного знахарства, и обрядовые формы; понимал он и необходимость общего исторического фона. Увлечение Чехова этой работой продолжалось еще и осенью 1885 года — в октябре он писал Лейкину: «Я занят целый день до того, что в театре еще ни разу не был за всю осень. Следить за наукой и работать — большая разница». Эти два года — 1884, 1885 — проставлены самим Чеховым под заголовком рукописи. По-видимому, в дальнейшем систематическая работа уже не шла, но отдельные записи делались Чеховым и позже. Вид рукописи и почерк позволяют сделать заключение, что цитата из Шопенгауэра (см. XVI источник по принятой нами нумерации) была внесена Чеховым позднее, чем сделанные на том же листе выписки, причем позднее на несколько лет: запись отделана и она сделана совсем другим почерком, почерком Чехова послесахалинского периода. Возможно, что цитата из Шопенгауэра относится ко времени работы над повестью «Палата № 6», то есть к 1892 г. (О том, что в это время Чехов читал А. Шопенгауэра, писал А. П. Скафтымов в статье «О повестях Чехова „Палата № 6“ и „Моя жизнь“». — См. в сборнике его статей: Нравственные искания русских писателей. М., 1972, стр. 387–389). В том же 1892 г., в декабре, Чехов написал и послал в газету «Новое время» небольшую заметку под названием «От какой болезни умер Ирод?» (см. стр. 259 наст. тома). Хотя заметка не связана с русской историей, связь ее с общим направлением интересов Чехова в области истории медицины очевидна. Читая исторические источники в 1884–1885 годах, Чехов проникся стилем исторической прозы Н. М. Карамзина (влияние этой прозы чувствуется и на стиле заметки «От какой болезни умер Ирод?»), научился решать историко-медицинские загадки. В конверте с записями к «Врачебному делу» нет ничего относящегося к болезни царя Ирода. Но тут есть цитата из Эрнеста Ренана (см. XVII), которая попалась Чехову на глаза скорее всего, когда он читал научную литературу о начале христианской эры. Ренан, как и упомянутый в заметке «От какой болезни умер Ирод?» Ф.-В. Фаррар, был биографом Христа, и вполне естественно предположить, что Чехов, готовя свою заметку, пересмотрел соответствующие книги.
Таким образом, есть основания расширить датировку, которую дал своей работе сам Чехов, — 1884, 1885 — и прибавить к ней еще 1892 год, протянув нить от юношеских научных интересов Чехова к интересам зрелого Чехова послесахалинского периода.