Том 16. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Главы XXX-LXIV

Кажется, он заметил, что я улыбнулся, услышав такой простодушный ответ. И с улыбкой на своей бесхитростной физиономии добавил:

— Но, конечно, и моя Софи… Правда, славное имя, Копперфилд?

— Прекрасное! — сказал я.

— Но, конечно, и моя Софи, — продолжал он, — также красива, на мой взгляд, и кому угодно покажется одной из самых лучших девушек на свете — так я думаю… Когда же я говорю, что самая старшая — красавица, это значит, что она…

Тут он как будто очертил обеими руками какое-то облако и энергически закончил:

— Ослепительна!

— Вот как!

— Уверяю вас. Это что-то необычайное! Понимаете ли, она создана, чтобы вызывать восхищение в свете, но ей слишком редко представляется такая возможность, потому что они стеснены в средствах, и она, разумеется, по этой причине немножко раздражительна и иногда бывает слишком требовательна. Софи, знаете ли, ее ублажает.

— Софи — самая младшая? — осведомился я.

— О нет! — ответил Трэдлс, потирая подбородок, — двум самым младшим только девять и десять лет. Софи обучает их.

— Так она вторая? — спросил я.

— Нет, — ответил Трэдлс. — Вторая — Сара. У нее, бедняжки, что-то неладное с позвоночником. Доктора говорят, что это пройдет, но покуда она должна лежать в кровати еще год. Софи ухаживает за ней. Софи — четвертая.

— А мать жива?

— О да! Она жива, — сказал Трэдлс. — Это женщина высокой души, но сырой климат вреден для ее организма, и… словом, она не владеет ни руками, ни ногами.

— Да что вы! — воскликнул я.

— Печально, не правда ли? — спросил Трэдлс. — Но если к этому подойти, принимая во внимание только удобства семьи, то это не так ужасно, как могло бы быть, потому что Софи заняла ее место. Она, так сказать, заменяет мать своей собственной матери, а также и девяти сестрам.

Я пришел в восхищение от добродетелей этой молодой леди и, из самых достойных побуждений решив воспрепятствовать тому, чтобы злоупотребляли добротой Трэдлса в ущерб его планам на совместную жизнь с Софи, осведомился, как поживает мистер Микобер.

— Благодарю, Копперфилд, очень хорошо, — ответил Трэдлс. — Я теперь с ними не живу.

— Не живете?

— Нет. Видите ли, дело в том… — зашептал Трэдлс, — что теперь, вследствие временных затруднений, он переменил свою фамилию на Мортимер и не выходит из дому, пока не стемнеет… Да и то только в очках. За невзнос платы за квартиру был наложен арест на наше имущество. Миссис Микобер находилась в таком ужасном состоянии, что я не мог сопротивляться и поручился по второму векселю, о котором мы здесь говорили. Вам легко представить себе, как я обрадовался, когда благодаря этому все уладилось и миссис Микобер снова обрела хорошее расположение духа.

— Гм…

— Но радость ее была непродолжительна, потому что, к несчастью, через неделю наложен был второй арест, — продолжал Трэдлс. — После этого хозяйство у нас распалось. Теперь я живу в меблированных комнатах, а Мортимеры ведут жизнь очень уединенную. Надеюсь, вы не сочтете меня эгоистом, Копперфилд, если я скажу вам, что оценщик увез мой круглый столик с мраморной доской, а также подставку для цветов и цветочный горшок Софи?

— Какая бесчеловечность! — воскликнул я с негодованием.

— Это было… это было больно, — сказал Трэдлс и сделал гримасу, которой он обычно сопровождал эту фразу. — Но я не хочу никого упрекать, у меня другая цель. Дело в том, Копперфилд, что я не мог выкупить эти вещи, когда их продавали, во-первых, потому, что оценщик, поняв, что я хочу их купить, назначил непомерно высокую цену, а во-вторых, потому, что у меня совсем не было денег. Но вот… Я следил все время за лавкой оценщика… — Трэдлс был в восторге от своей тайны. — Лавка помещается в самом начале Тоттенхем-Корт-роуд. И, наконец, сегодня они были выставлены на продажу. Я видел их через дорогу, потому что, упаси боже, если меня заметит оценщик — он заломит за них бог знает сколько! Теперь деньги у меня есть, и, может быть, вам нетрудно будет спросить вашу славную няню, не согласится ли она пойти со мной в эту лавку, — я покажу ей лавку из-за угла, — и купить вещи по доступной цене как бы для себя?

Отчетливо помню, с каким удовольствием излагал мне Трэдлс этот план и как гордился своим необычайным хитроумием.

Я ответил ему, что моя старая няня с удовольствием окажет ему эту услугу и что на поле битвы мы отправимся втроем, но при одном условии. Условие это таково: он должен торжественно обещать, что больше не разрешит мистеру Микоберу брать взаймы от его имени или вообще как бы то ни было использовать это имя.