Том 17. Джимми Питт и другие

— Во-во, точно. Поручится. А я сперва не понял, к чему это он. «Поручится за меня», — говорит. Он-то думал, что выкрутился, а ничего подобного, потому что фраер в виде слуги ему говорит: «Еще чего! Стану я гоняться с тобой по всему дому, мистера МакИкерна искать. Посиди-ка ты в погребе пока, мил-сердешный друг, а там посмотрим, что ты запоешь, когда я доложусь сэр-Таммасу». «Лады! — говорит ему Гейлер. — Зовите сэр-Таммаса, я ему все объясню». А тот ему: «Ну нет! У сэр-Таммаса дел нынче много, обхаживать разных шишек, что приедут тиянтер смотреть. Не буду я его дергать да беспокоить, пока он не освободится. Так что давай, лезь в погреб!» Ну, они и ушли. А я — за дело, брульянты пригреб и бегом сюда. Джимми утер глаза.

— Слыхал ли ты, Штырь, что бывает на свете такая штука — высшее правосудие? — спросил он. — Вот это как раз оно самое и есть. Но в этот час веселья и общего умиления мы не должны забывать…

Штырь его перебил. Радуясь успеху своего рассказа, он поспешил указать мораль всей истории:

— Вот видите, начальник, получилось-то все к лучшему. Как заметят они, что брульянты тю-тю, — подумают, что их Гейлер свистнул. А про нас не подумают.

Джимми серьезно посмотрел на оратора.

— Конечно, — сказал он. — Да ты мыслитель, Штырь! По твоим же собственным словам, Гейлер едва успел открыть дверь снаружи, когда слуга на него набросился. Естественно, все подумают, что он взял бриллианты. Особенно когда их при нем не найдут. Человек, который способен вскрыть запертый сейф через запертую дверь, уж наверное сумеет припрятать добычу, катаясь по полу в драке. То, что драгоценностей при нем не окажется, окончательно изобличит его. А уж когда выяснится, что он на самом деле сыщик, все окончательно поверят, что он и есть грабитель. Знаешь, Штырь, тебя бы надо поместить в какое-нибудь тихое лечебное заведение.

Трущобный юноша затуманился.

— Про это я не подумал, начальник, — признался он.

— Ну еще бы! Нельзя же думать обо всем сразу. А теперь, будь добр, передай мне бриллианты, я их положу на место.

— Обратно положить, начальник?

— А что ты предлагаешь? Я бы тебя заставил это сделать, только, боюсь, для тебя это будет немного непривычно.

Штырь покорно отдал бриллианты. Начальник есть начальник. Он сказал — значит, так тому и быть. Но вид у Штыря был трагический и красноречиво говорил о загубленных надеждах.

Джимми взял ожерелье с легким замиранием сердца. Он был знатоком драгоценностей, и хорошие камни производили на него то же действие, что хорошая картина — на тонкого ценителя изящных искусств. Он пропустил ожерелье между пальцами, потом поднес к глазам и присмотрелся поближе.

Штырь наблюдал за ним с вновь проснувшейся робкой надеждой. Похоже, начальник колеблется. Может, взяв бриллианты в руки, он уже не найдет в себе сил с ними расстаться? Для Штыря бриллиантовое колье искусной работы представляло собой всего лишь эквивалент энного количества «долларей», но он знал, что некоторые люди, во всем остальном вполне нормальные, без ума от бриллиантов ради самих бриллиантов.

— Бусики-то — прямо конфетка, начальник, — пробормотал он, искушая.

— Н-да, в своем роде, — отозвался Джимми. — Пожалуй, мне не приходилось встречать такой тонкой работы. Сэр Томас будет очень рад получить их обратно.

— Так вы их все-таки положите обратно, начальник?

— Положу, — ответил Джимми. — Сделаю это перед началом спектакля. Самое удобное время. Одно хорошо — хоть ненадолго отдохнем от сыщиков.

Глава XXIII СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ

Гильдебранд Спенсер Пуант де Бург Джон Хэннесайд Кумби-Кромби, двенадцатый граф Дривер, чувствовал себя как жаба, попавшая под борону. Он еще раз перечитал записку, но лучше она от этого не стала. Молли коротко и ясно сообщала о том, что разрывает помолвку. Она «считает, что так будет лучше». Она «боится, что это не принесет им обоим счастья». И ведь права, тоскливо подумал его лордство. Точка в точку его собственное мнение. В другое время он бы ничего лучшего и не хотел. Но почему непременно нужно было выбрать именно ту минуту, когда он намеревался под флагом помолвки убедить дядюшку расстаться с двадцатью фунтами? Вот ведь что обидно! Ему как-то не приходило в голову, что Молли ничего не знает о его беде. Он смутно ощущал, что она должна была догадаться об этом инстинктивно. Как уже говорилось выше, природа наделила Гильдебранда Спенсера Пуант де Бурга дешевым заменителем разума. То, что у него сходило за мозг, точно так же относилось к подлинному серому веществу, как растворимый кофе, идентичный натуральному, — к настоящему мокко. А потому в минуты волнения и сильного умственного напряжения его мыслительные процессы, как и у Штыря, развивались по своим собственным, ни на что не похожим законам.