Том 17. Джимми Питт и другие

— Ага, начальник, с этим-то все в порядочке.

— В порядке, говоришь? Ну-ну! С чего ты это взял?

— Слышь, начальник, легавый-то того… вышел из игры! — Развеселившийся Штырь улыбался от уха до уха. — Вот смеху-то, начальник! Хы! Чисто цирк! Слушьте. Они взяли да заарестовали друг дружку.

Джимми хмуро подумал, что был не совсем прав. Даже и в Блумингдейле такие шуточки не встретят теплого приема. Одиночество — удел гения. Штырь обречен идти по жизни, так и не встретив родственную душу, способную понять и разделить его мыслительные процессы.

— Ну точно, — посмеивался Штырь. — То есть, совсем даже наоборот.

— Да-да, конечно, — успокаивающе произнес Джимми. — Я понимаю.

— Тут такое дело, начальник. Один сыщик заарестовал другого. Они сцепились, один думает, что брульянты стырил тот, а тот — что этот, а они ж не знают, что оба сыщики, ну один одолел другого и… — на глазах у Штыря заблестели слезы чистейшей радости, — и запер его в угольном погребе!

— Что это ты мне рассказываешь? Штырь безудержно захихикал.

— Слышь, начальник, какое дело-то. Хы! Помереть, не встать! Как гроза началась, все потемнело, я в гардеробной шарю — где шкатулка, только ее заприметил, а тут — хы! Слышу, в коридоре шаги, тихенькие такие, и прямо к двери. Во я попал! Думаю себе, это какой-нить из сыщиков про меня допер, сцапать хочет. Я шасть — и спрятался за занавеску. Там занавесочка такая есть, сбоку. За ней костюмы разные висят, всякие шикарные шмотки. Я туда и стою, жду, что будет. Думаю, он войдет, а я попробую выскочить, пока он меня не разглядел. Темно же. Дам ему в зубы, он отключится, я и удеру.

— Да? — сказал Джимми.

— Ну, типчик этот дверь открыл, я уже хотел к нему рвануть, и тут из комнаты, что напротив, выскакивает другой типчик, и того, первого — в захват! Не, ну скажите, никакого цирка не надо! Верьте слову, лучше, чем на Кони-Айленде!

— Продолжай. Что было дальше?

— Они давай один другого мутузить. Меня-то они не видят, и я их не вижу, только слышу, как они по комнате шарахаются да молотят друг друга почем зря. Ну, потом один другого свалил, тот отрубился, хоть до десяти считай, а потом слышу — щелкнуло. Ну, это я сразу понял, что такое было. Один фраер другому наручники нацепил.

— Назовем их «А» и «Б», — предложил Джимми.

— Потом слышу — этот, ну, первый мужик, свет зажег, потому что темно же было, из-за грозы, и говорит: «Ага, попался! Я за тобой давно наблюдаю». Я голос-то узнал. Это был тот самый, который прикидывается, будто служит у сэр-Таммаса. А второй…

Джимми зашелся от хохота.

— Молчи, Штырь! Это выше сил человеческих! Неужели ты хочешь мне сказать, что наш высокоинтеллектуальный и трудолюбивый друг Гейлер, закованный в наручники, сидит сейчас в угольном погребе?

Штырь улыбался до ушей.

— А то! — сказал он.

— Это Божья кара! — объявил Джимми в восторге. — Господь его покарал. Человек не имеет права быть таким законченным ослом, как этот Гейлер. Это просто неприлично.

Временами преданный сотрудник МакИкерна вызывал у Джимми необъяснимую злобу. Гордость его была задета. Доходило до того, что Джимми жалел — почему он на самом деле не тот отчаянный разбойник, каким МакИкерн его считает. Никогда в своей жизни он не отказывался от вызова, а эта слежка была явным вызовом. За спиной неумелого шпиона Джимми всякий раз мерещилась самодовольная фигура МакИкерна. Будь в служащем агентства Додсона хоть какая-нибудь тонкость, Джимми смог бы его простить, но тонкости не было. В итоге многолетнего опыта у Штыря развилось своего рода шестое чувство в отношении представителей закона. Его не обманула бы и самая хитрая маскировка. Но Гейлера даже сам Джимми сумел бы разгадать.

— Продолжай, — сказал он Штырю. Штырь продолжил:

— Ну так вот, тот, другой фраер, который валяется на полу в наручниках…

— Словом, Гейлер, — вставил Джимми. — Неотразимый храбрец Гейлер!

— А то. Он, значится, сперва очень был занят, никак продышаться не мог. Пыхтел-пыхтел, а потом и говорит: «Ах ты, — говорит, — балда, ты чего творишь? Ну и наделал ты дел, нечего сказать». Ну, то есть, он это другими словами говорил, но по смыслу вроде того. «Я, — говорит, — сыщик. Сними с меня эти штуки!» Это он про наручники. Думаете, тот, другой фраер, который вроде слуги, шибко тут обрадовался? Не, ничего похожего. Ха-ха, говорит. В жизни, говорит, не слыхал такой дури. «Расскажи это своей бабушке! Я тебя знаю. Втерся в дом под видом гостя, а на самом деле нацелился на брульянты». На такие жестокие слова другой фраер, Гейлер, прямо жуть как разгорячился. «Сыщик я! — орет. — И в доме я по особому приглашению мистера МакИкерна, американского джентльмена». А тот ему опять пилюлю. «Расскажи это королю голландскому! Тоже мне, сыщик. Наглости у тебя, — говорит, — на десятерых». Гейлер ему: «Отведите меня к мистеру МакИкерну. Он за меня…» Поручкается, что ли?

— Поручится? — предположил Джимми. — Это значит — к сердцу прижмет и много хорошего скажет.