Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть

— Ступай. Ты свободен, — сказал Твердая Рука, освобождая бандита от пут. — Но помни, Кидд: этому кабальеро, но не мне, угодно было простить тебя. Я ничего не забыл. Ты меня знаешь. Берегись же снова очутиться на моем пути! В другой раз не отделаешься так легко от справедливого возмездия. А теперь ступай!

— Ладно, Твердая Рука, запомню, — ответил Кидд не без затаенной угрозы, прозвучавшей как прощальное приветствие тем, кто подарил ему жизнь.

И, нырнув в кусты, он бесследно исчез.

Глава III БИВАК [10]

Несколько минут до них еще доносился треск кустарника, ломающегося под ногами убегавшего во всю прыть бандита.

Наконец, все смолкло.

— Можете не сомневаться: теперь уж вы наверняка нажили себе в прерии непримиримого врага, — глядя исподлобья на дона Руиса, заговорил Твердая Рука. — Ну что же… вы этого хотели, ибо, надеюсь, вы не так наивны, чтобы рассчитывать на благодарность подобного негодяя?

— Мне жаль его, если он возненавидел меня за добро, оказанное ему мною в уплату за зло, которое он намеревался причинить мне. Но я не мог поступить иначе: я действовал по велению моей совести.

— Если вы и впредь намерены осуществлять на практике в здешних краях столь высокие принципы, я не поручусь за ваше долголетие.

— Все равно! Никто из моих предков никогда не нарушал девиза нашего рода!

— И этот девиз, кабальеро?

— «Храни свою честь, и будь что будет!»

— Что и говорить, прекрасный девиз, — усмехнулся Твердая Рука. — Дай Бог, чтобы он послужил вам на пользу. — И, окинув взглядом горизонт, он продолжал: — Светает… Не пройдет и часа, как взойдет солнце… Вот вы и узнали мое имя. Как видите, я был прав: оно ровно ничего не говорит вам…

— Вы ошибаетесь, сеньор, — живо прервал его дон Руис, — я уже не раз слышал это имя.

Твердая Рука так и впился глазами в юношу.

— Вот как! — воскликнул он чуть дрогнувшим голосом. — И, вероятно, это имя сопровождалось всегда неодобрительными эпитетами, которые создали у вас весьма нелестное представление обо мне!

— Еще одна ошибка, сеньор: это имя неизменно произносилось при мне как имя храброго кабальеро, человека с мужественным сердцем и недюжинным умом. Говорили еще, что какое-то тайное, никому неведомое горе побудило этого человека бежать от людского общества и влачить странное существование вечного скитальца. Мне рассказывали также, что этот человек сумел в самых тяжелых условиях, соприкасаясь ежедневно со зверскими нравами прерии, сохранить незапятнанным свое честное имя, что перед ним преклоняются даже степные пираты, с которыми ему приходится слишком часто сталкиваться во время своих скитаний. Вот что вызвало в моей памяти, сеньор, это имя, которое, по вашим предположениям, должно бы быть совершенно мне не знакомым.

— Неужели же в самом деле мир не такой злой и несправедливый, каким я представлял его себе? — с горькой усмешкой пробормотал Твердая Рука.

— Не сомневайтесь в этом! — с чисто юношеским пылом воскликнул дон Руис. — Это верно, что на земле зло уживается рядом с добром. Но провидение распорядилось, чтобы добра было все же больше, чем зла. Таким образом, рано или поздно каждый человек будет вознагражден за свои добрые дела.

— Подобные слова, — возразил Твердая Рука, — были бы более уместны в устах какого-нибудь священника, поседевшего и сгорбившегося на своей миссионерской службе, нежели в устах юноши, только что перешагнувшего зарю своей жизни, не омраченной пока еще никакими житейскими бурями и треволнениями. Но это неважно: ваши слова идут от чистого сердца! Спасибо и на том. А теперь кончим этот разговор: нам предстоит заняться делом поважнее философского спора, который все равно не переубедит ни вас, ни меня. И прежде всего обсудим, как найти выход из того затруднительного положения, в котором мы очутились.

— Признаюсь, меня самого это очень тревожит, — начал дон Руис, с грустью глядя на свою спящую сестру. — Будь я один, я бы, конечно, не задумываясь продолжал свой путь. Смелый человек — а я думаю, что я принадлежу к числу смелых людей, — всегда справится с угрожающей ему опасностью, потому что он умеет открыто смотреть ей в глаза. Но со мной донья Марианна! Вчерашние испытания надломили ее энергию, и в случае вторичного нападения на нас она легко станет добычей бандитов. А один я не в силах буду спасти ее; меня хватит лишь на то, чтобы умереть рядом с ней.

— Бедное дитя! — отвернувшись, пробормотал Твердая Рука. — Но все же надо на что-то решиться, — сказал он, обращаясь к дону Руису.

— К сожалению, у меня нет выбора. На рассвете, если только сестра будет в силах, мы отправимся с ней в путь, и будь что будет!