Том 17

Сообщение, сделанное г-ном Фавром, ясно показывает, как слабо он разбирался в действительном положении и каким беспорядочным и смутным было его представление о нем. Он прибыл для переговоров о перемирии, которое должно было привести к миру. Мы охотно извиним ему предположение, что Франция все еще в состоянии заставить своих врагов отказаться от всяких притязаний на территориальные уступки; но трудно сказать, на каких условиях он надеялся добиться прекращения военных действий. Пунктами, на которых в конечном счете растаивали немцы, являлась сдача Страсбурга, Туля и Вердена, причем их гарнизоны должны были стать военнопленными. На сдачу Туля и Вердена, по-видимому, в какой-то мере было дано согласие. Но Страсбург? Это требование было воспринято г-ном Фавром как настоящее оскорбление:

«Г-н граф, Вы забываете, что Вы говорите с французом. Принести в жертву героический гарнизон, поведением которого восхищался весь мир, а мы в особенности, было бы трусостью, и я не обещаю Вам передать, что Вы предложили нам такое условие».

Мы видим, как мало учитывается фактическое положение вещей в этом ответе, мы находим в нем лишь вспышку патриотического чувства. Поскольку в Париже это чувство действительно чрезвычайно сильно, с ним, разумеется, в такой момент нельзя было не считаться; но следовало бы также хорошенько взвесить имеющиеся факты. Страсбург достаточно долго подвергался правильной осаде, и потому можно быть определенно уверенным в его скором падении. Крепость, подвергшаяся правильной осаде, в состоянии сопротивляться в течение некоторого времени; благодаря исключительному напряжению сил она даже может продлить свою оборону на несколько дней; но если армия не придет ей на выручку, то с математической точностью можно сделать вывод о неизбежности ее падения. Трошю и высший военно-инженерный персонал в Париже отлично знают это; им известно, что нигде нет армии, которая пришла бы на выручку Страсбургу; и все-таки Жюль Фавр, коллега Трошю в правительстве, по-видимому, всего этого не принимает во внимание. Единственное, что он увидел в требовании сдачи Страсбурга, — это оскорбление для себя, для страсбургского гарнизона и французского народа. Но главная заинтересованная сторона — генерал Урик и его гарнизон, — несомненно, сделали достаточно для защиты своей чести. Избавить их от последних нескольких дней совершенно безнадежной борьбы, если бы таким способом можно было улучшить слабые шансы Франции на спасение — это было бы для них не оскорблением, а вполне заслуженной наградой. Генерал Урик, несомненно, предпочел бы сдаться по приказу своего правительства в обмен на равноценную уступку со стороны противника, чем сдаться под угрозой штурма и без всякой компенсации.

Тем временем Туль и Страсбург пали, а Верден, пока держится Мец, в военном отношении для немцев совершенно бесполезен. Таким образом, они и без согласия на перемирие получили почти все, о чем Бисмарк торговался с Жюлем Фавром. Итак, казалось бы, никогда еще победитель не предлагал перемирия на более умеренных и великодушных условиях и никогда еще побежденные не отвергали его более безрассудно. Жюль Фавр, конечно, не блистал умом в этих переговорах, хотя у него, по-видимому, оказался достаточно верный инстинкт; зато Бисмарк выступает в новой роли великодушного победителя. Предложение, как его понял г-н Фавр, было исключительно выгодным, и если бы оно представляло собой только то, что Фавр о нем думал, его следовало бы принять немедленно. Но в предложении содержалось нечто большее, чем увидел в нем Фавр.