Том 18. Гимназическое. Стихотворения. Коллективное

— Да все касаемо этой остановки на 706 версте! — с притворной досадой воскликнул кондуктор.

— Что же… Остановка как остановка… Со всяким может произодти, не с одним со мной. А со мной еще реже, чем с другими прочими, — ворчал Василий Петрович, вращая кран и дергая ручку свистка. — Ежели что кому не нравится, могут записать жалобу.

— Нет, не в тем, Василий Петрович, — заторопился с объяснением кондуктор. — А как, стал быть, относительно энтой самой девчурки… Ну, известно, как, стал быть, большие господа, — оченно интересно, дескать, как оно?.. И все прочее. Как можно, приказывали! И сами Карп Ильич, наш обер, значит, строго-настрого велели: «Без механика, чу, и не являйся, Слепаков!..» Пожалуйте, уж!..

— Не велика фря ваш обер, — спокойно заметил Василий Петрович, осаживая паровоз под трубу.

— Да не в тем… Обер — что!.. Тут, понимать надо, иной разговор. Все господа… Самые генералы… Баронесса одна… Как ее? Запамятовал! [ Фамилье-то такое, нерусское… Говорят, при дворе… Самая, что ни на есть!.. Важнеющая, одно слово!..] Так она, пуще всех, вишь: «Привести да привести машиниста»… Уж пожалуйте, сделайте милость, Василий Петрович!

— Вот привязался!.. Ну, чего я там пойду делать?.. Не умею я разговаривать с э[ с]тими господами важными.

— Христом-богом прошу! — взмолился кондуктор. — Пожалуйста, Василий Петрович!.. Господ изобидите. Потому — все желают и оченно дожидаются… Большой скандал даже может произойти…

— Какой такой скандал? — злобно прищурил глаза Маров. — Что ты меня скандалом пугаешь, [ куроцап]? Я свое дело знаю!.. А ты вот не имеешь понятия, что машинист не вправе оставить паровоз при маневрах…

— Оченно понимаем, Василий Петрович! не первый год служим… Только в этом разе [ чу] такая история [ что важнеющие пассажиры… Может которые из них с министром — чашка-ложка… И приказы… Просют! — поправился кондуктор]… Оченно уж просют!.. Идите, ради бога! не теряйте время…

— А, черт! — выругался Василий Петрович. — Пойти, что ли? — спросил он, не оборачиваясь к Хлебопчуку. Но Сава или не слышал его [ вопроса], или, быть может, опечалился, что Василий Петрович и спрашивает, и как бы не спрашивает его; только не отозвался ни звуком на этот вопрос, чем еще сильнее обозлил Марова. [ «Вишь, ехидна!» — обругал друга в душе окончательно расстроившийся] Не получив ответа,Василий Петрович [ к великому удовольствию посланца] [32]быстро шагнул на ступеньку.

[ Но дамы, перекидывавшиеся вполголоса небрежными замечаниями, старались придать своим улыбкам и взглядам на это живое пятно грязи благоволение, снисходительность, теплоту… Прекрасные создания, предназначенные самой природой на дело кроткого милосердия, смягчили бы, конечно, суровость приговора своих непрекрасных половин, если бы в глазах преступника этому не мешали их переглядывания, их насмешливый полушепот на каком-то картавом и гнусавом языке, казавшемся Марову скорее мерзким, чем музыкальным.] Он горел, обливаясь холодным потом, и злился на свое неумение прилично держаться, [ с достойным самообладанием] прямосмотреть в глаза этим людям — «ведь, пойми, все таким же людям, как и ты сам!» — стыдил он себя… Горшей пытки он не переносил еще никогда в жизни!

[ Когда все эти «лица», изрешетив взглядами свою жертву, вполне насладились казнью — она длилась не более

двух минут, но показалась Марову бесконечностью, уже второй за сегодняшний день, — тогда их глаза, утратив убийственность, обратились к тонкой, хотя и величественной и изящной, хотя и пожилой даме, сидевшей посредине букета, и эта дама произнесла царственно-слабым голосом, несколько в нос:]

— Н-нет… [ Б-]благодарю вас, господа!