Том 18. Лорд Долиш и другие

— Странно, что вы так выразились. Доктор не столько прописал ее, сколько получил. Она замужем за нашим здешним врачом Эмброзом Гассетом.

— Какой неравный брак!

— Именно. У него. Ее гандикап — 18, а у него — ноль. Но следует учесть, что она впервые взяла клюшку незадолго до свадьбы. Она играла в теннис.

Как все, боготворящие гольф, он относился к прочим спортсменам не лучше, чем ранние христиане к эбионитам.[45]

— Что ж, — иронически заметил гость, — хорошо, что он помнит ее день рождения.

— Ничего не поделаешь. Это число отпечаталось в его памяти. Быть может, придет время, когда Эмброз забудет выровнять края поля, но день рождения жены ему не забыть, и вот почему…

Обеспечив внимание слушателя (для чего он ткнул его под ребра ручкой клюшки), Старейшина начал свой рассказ.

Эмброз Гассет (сказал он) жил здесь несколько месяцев, когда в его жизнь ворвалась Эванджелина Тьюксбери. Мы все любили его и желали ему счастья. Многие из наших дам спали и видели, как выдадут дочь за приятного молодого человека с честными синими глазами и непревзойденным ударом. Однако он не поддавался. Как многие приятные люди с честными глазами, он был истинным мотыльком.

Но когда Эванджелина приехала к своей тетке, мисс Марте Тьюксбери, он был сражен на месте, да так, что грохот слышали в соседних графствах.

Обычно влюбленные молодые люди приходят на эту террасу или вообще туда, где я сижу в своем любимом кресле, ожидая от меня сочувствия и совета. Сделал это и Эмброз. Очнувшись от легкой дремы, я увидел, что он стоит надо мной, смущенно почесывая подбородок железным наконечником клюшки.

— Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю, — сказал он без предисловий. — Когда я вижу ее, пульс учащается, давление повышается, а может быть — температура. Перед глазами плавают белые пятна. Словом, я хочу обнять ее и крикнуть: «Мы созданы друг для друга».

— Вы имеете в виду?..

— Разве я не сказал? Эванджелину.

— Какая жалость!

— Почему?

— Дорогой Эмброз, мне тяжко огорчать вас, но она играет в теннис. Я видел собственными глазами, как она скачет по корту, издавая сомнительные крики.

К моему удивлению, он беспечно махнул рукой.

— Она мне говорила.

— И вы ее по-прежнему любите?

— Конечно.

— Эмброз, подумайте немного. Да, игроку в гольф нужна жена. Кто-то должен с терпением и восторгом слушать о его успехах. Но как вы этого добьетесь от теннисистки?

Он пылко вздохнул.

— Дайте мне на ней жениться, а там разберемся. Я ее люблю — я ее люблю — я ее люблю.

Через несколько дней он снова пришел к моему креслу.

— Вы знаете, — спросил он, — что я ее люблю?

— Да-да, конечно. Как дела?

— Неважно. К ней не пробьешься сквозь этих теннисистов.

— Родство душ. Вот кто создан друг для друга. Бросьте вы это, Эмброз, и подыщите безвредную барышню с приличным гандикапом.

— Ни за что! «Созданы»? Ха-ха! Эти жалкие микробы? Я их презираю. Но трудно, трудно. По-моему, самый заядлый — такой глист по имени Дуайт Мессмор. Вы его знаете?

— С виду. Конечно, ее к нему тянет. Он — просто мастер этого пинг-понга для взрослых.

— Претендует на кубок Дэвиса.

— А что это?

— Ну, кубок. Награда.

— У этих недоумков есть кубки? Да-а… Как же вы хотите победить соперника?

— Я прошу ее заняться гольфом. В его чистой атмосфере ей станут смешны всякие Мессморы. Но она и слушать не хочет. Она говорит, что только… неумные люди могут играть в такую игру.

— И эти чудовищные речи не мешают вам ее любить?

— Конечно, нет. Такой любви не помешаешь. Однако положение — сложное, надо что-то делать.

Несколько недель я его не видел, а потом с ужасом узнал, что же он сделал.

Он стал играть в теннис.

Конечно, совесть с трудом допускала, чтобы человек с гандикапом два, стремящимся к нулю, пустил под откос дело своей жизни. Позже, придя в себя, он рассказывал, что борьба была ужасна. Но любовь победила. Если ради Эванджелины надо играть в теннис, что же, он готов и на это.

Расспросы помогли ему узнать, что лучше всего — брать уроки у тренера. Подняв воротник, опустив поля шляпы, он пробрался туда, где творится это темное дело; и не успел моргнуть глазом, как оказался на корте с ракеткой в руке. Точнее, в руках, ибо он привык держать клюшку.

Тогда тренер сделал первое замечание:

— Ракетку держат одной рукой.

Эмброз удивился, но урок — это урок.

— Ну, начинайте, — сказал тренер.

— Еще не махнули флажком.

Тренер посмотрел на него, как на новое приобретение зоопарка.

— У нас нет никаких флажков. Вы что, никогда не играли в теннис? Странно! Во что вы играете?

— В гольф.

— Гольф? Ах, да! Такая беготня по выгону.

— По выгону?

— Ну, по пастбищу. Так-так-так. Теперь слушайте. Начнем с самого начала. Это — ракетка. Это — сетка. Это — мяч…

Под конец урока на корте появился долговязый субъект.

— Вы подумайте, мистер Мессмор, — обратился к нему наставник, — этот джентльмен никогда не играл в теннис.

— Он и сейчас не играет, — ответил тот. — Ха-ха-ха-ха-ха! Эмброз вспыхнул, но только спросил: «Вот как?» — и продолжал свое дело.