Том 2(1). Наша первая революция. Часть 1

Струве спекулировал одно время на ведомственную борьбу Плеве с Витте и тонко давал понять Витте, какую роль он мог бы сыграть, если бы… если бы он захотел проникнуться "государственным разумом". А через несколько недель, как будто сам он никогда и не питал этих мечтаний, г. Струве заявил: "Кто же может надеяться на распри Сергей Юльевича с Вячеслав Константиновичем?[53] Свои люди — сочтутся"… Заметим тут же, что эту удивительную способность презрительно пожимать плечами по поводу собственных вчерашних суждений, эту удивительную безмятежность памяти или эту способность рассчитывать на безмятежную память читателя, г. Струве сохранил в неприкосновенности до настоящего дня. После скверной истории с сельскохозяйственными комитетами г. Струве объявил председателя Особого Совещания, г. Витте, провокатором. А когда либеральная звезда г. Витте высоко поднялась, г. Струве вступил с ним в закулисные переговоры. Он «открыто» заявил об этом, когда «Начало» прижало его к стене, но он забыл сказать, от чьего имени и на каких началах вел он конспиративные переговоры с лицом, затевавшим новую, более колоссальную провокацию…

Подталкиваемый первыми волнами великого прибоя, отражавшимися на нем через его сотрудников из России, г. Струве начал от "ценного своей неопределенностью" лозунга Земского Собора все больше и больше передвигаться к Учредительному Собранию и всеобщему избирательному праву. Но он делал это с таким расчетом и осторожностью, чтобы отнюдь не бить земской посуды.

К началу 1904 года г. Струве уже готов был блистать непреклонностью демократизма. Как вдруг ударила война! Ничтожный подъем шовинизма испугал либералов, и они со страху начали опустошать земские и думские кассы в целях своего патриотического самоопределения; г. Струве сделал решительный поворот: не должно забывать, что он был только земским титулярным регистратором. Он сурово заявил: "Армия исполнит свой долг". Студентам он предложил кричать не только "да здравствует свобода!", но также: "да здравствует Россия!" (какая?) и "да здравствует армия!" (какая?) Обычный боевой клич он предложил заменить возгласом "долой Плеве!". Этого будет достаточно, — уверял он. Напомним кстати: тогда же другой воитель демократии, И. И. Петрункевич, писал в «Праве», что до восстановления нашей национальной чести о прекращении войны не может быть и речи… Мы ничего не забываем, господа! И этому искусству: не забывать прошлого, чтобы не обманываться в будущем, мы учим народные массы.

Ибо поистине,

"Тот, кто верит вам
И дружбе вашей —
плавает в воде
С свинцом на шее!"

Но студенты не переняли триединого лозунга, война тянулась без конца, от «патриотизма» не осталось и следа, поражение шло за поражением, национальная честь не восстановлялась, земщина безмолвствовала, как утопленник, — и вот г. Струве, этот проницательный и умеренный политик, который собирался "доводить правду", который правую руку протягивал гг. Шипову и М. Стаховичу^* (N. B. - для нас так и неясно, что сделал с рукой Струве г. Шипов; что касается Стаховича, то он обвинил кн. Мещерского^* в клевете за выраженное им соображение, будто Стахович сотрудничает в "Освобождении"), этот, говорим, проницательный политик стал искать употребления для своей левой руки. Осенью 1904 г. Струве отправился из Штуттгарта в Париж и протянул эту свободную руку финляндской партии "активного сопротивления"^*, польской социалистической партии^*, на знамени которой значится независимость Польши, и партии социалистов-революционеров, которая как раз в это время отказывалась от буржуазной революции и требовала революции почти-социалистической. Г. Струве вступил с ними в коалицию. Вы понимаете это? Это был героизм отчаяния. Казалось, г. Струве сжег за собой все земские мосты. На это парижское лобызание оппозиции и революции была приглашена и социал-демократия. Но она осталась дома. Надеемся, теперь все лобызавшиеся стороны признают, что она поступила разумно.

Казалось, повторяем, г. Струве уничтожил за собой все земские мосты. Но это ошибка. Вспомним, что "незыблемые основы политического миросозерцания" всегда охраняли для него мосты отступления на "раз избранном пути".

6 — 9 ноября 1904 г. состоялся исторический московский съезд, от которого все Кузьмины-Караваевы ведут летосчисление, — и г. Струве решительно отдал обе руки земцам, бесцеремонно выдернув левую у новых союзников и даже не извинившись перед ними. О коалиционном лобызании забыли, как будто его и не было.