Том 2(1). Наша первая революция. Часть 1

Гофмейстер Булыгин также свидетельствует в своих «Соображениях» о полной "надежности этого сословия в политическом отношении", не оговаривая, имеет ли он в виду крестьянство, как оно есть, или же крестьянство в сытом состоянии. Да и вообще он бросает свое замечание вскользь, не делая из него никаких выводов. А совет министров и вовсе опускает в своей «Мемории» эту аттестацию, которая, по-видимому, не кажется ему заслуживающей полного доверия. И этой недоверчивости не приходится удивляться. Не говоря уже об инородческом крестьянстве, например, о грузинском, которое выдвинуло смелую демократическую программу, целый ряд крестьянских обществ внутренних губерний тревожил за последний год бюрократию политически-оппозиционными заявлениями. Наконец, аграрные беспорядки! Правда, аграрные беспорядки далеко не всегда были окрашены политически, и это обстоятельство как бы само толкало правительство на заманчивый путь: овладеть крестьянским движением путем земельной реформы и направить его против конституционного движения «образованных» классов. Это был бы путь цезаристской анти-дворянской демагогии — путь слишком рискованный, требующий слишком большой отваги и полной свободы от исторических традиций. Дворянская по происхождению и тесно связанная с землевладением бюрократия на этот путь не смеет стать, хотя отдельные реакционные хулиганы и тащут ее в этом направлении изо всех сил.

В результате сомнений и колебаний правительство остановилось на компромиссе: Дума должна быть построена так, чтоб чисто-крестьянское представительство и имущая оппозиция в острых вопросах нейтрализовали друг друга. «Неумеренные» земельные притязания крестьянской оппозиции правительство надеется подавлять соединенными голосами реакционно-дворянского и буржуазно-либерального крыла. Наоборот, в вопросах конституционных прав и гарантий оно надеется противопоставлять либеральной оппозиции соединенные голоса реакционеров и крестьянских представителей. Бюрократия же, опираясь на "без лести преданное" ей крыло Государственной Думы, будет выступать в роли примирителя, ходить по канату, глотать шпаги, — словом, проявлять те свои способности, которые помогли ей справиться с задачей начертания самодержавной конституции.

А для того, чтобы обеспечить за собой такую систему «противовесов», законодательствующая бюрократия помещает между крестьянством и Государственной Думой хитрейшей конструкции аппарат искусственного отбора. Выбирают не члены сельских обществ, а выбранные ими члены волостных сходов. Волостные сходы выбирают уполномоченных. Уполномоченные выбирают выборщиков в губернские собрания. Губернские собрания выбирают, наконец, депутатов в Государственную Думу. Если теперь допустить, что на каждом из этих четырех этапов, охраняющий «законность» выборов представитель бюрократии положит на чашу весов только один свой палец, то станет понятным, что этот перст, возведенный в четвертую степень, может заранее дать солидную уверенность, что представители крестьян не уклонятся от упадающих на них, по программе бюрократии, задач. Если бы оказалось, что крестьянство отнюдь не стоит на высоте "полной надежности в политическом отношении", правительство, прежде чем позволить крестьянской оппозиции концентрироваться в Государственной Думе для генеральной кампании, открыло бы против нее дробную борьбу на волостных, уездных и губернских собраниях. Тактический расчет и ясен и прост.

VII. Представительство построено наощупь

Хотя наш комментарий неоднократно говорит об общем принципе, положенном в основу избирательной системы, но, как мы видели, никакого общего принципа на самом деле здесь нет: есть компромиссы, сделки, пристройки, поправки, и все это вокруг системы 1864 года, которая тоже не могла похвалиться цельностью. Если эту сеть избирательных хитросплетений и можно охватить какой-нибудь общей формулой, то лишь чисто отрицательной: это система не бессословного, не всеобщего, не равного, не прямого и не тайного голосования.

Не бессословного, потому что крестьянству отведена в этой системе, по крайней мере формально, очень значительная роль именно, как сословию.

Не всеобщего. Достаточно сказать, что в Петербурге общее число — собственно не избирателей, но лиц, имеющих право избирать избирателей — около 10.000 человек, в Москве — около 8.500, в Харькове — около 4.000, в Нижнем Новгороде — меньше 1.500 и т. д. и т. д.

Не равного, потому что даже в том кругу, который захвачен выборами, установлена система градаций. Если даже оставить в стороне крестьянство, где избирательным правом наделены не лица, а сословные группы, то окажется, что и в среде "уездных землевладельцев" установлены две категории: владеющих полным цензом и дробью ценза. Голоса не подсчитываются, как равные, а взвешиваются, и политический вес их определяется количеством недвижимой собственности.