Том 2

Но королевы были прежде всего женщинами и потому не чуждались любопытства. Проходя к своим тронам, они бросили быстрый взгляд на нас. Я видел, как их глаза скользнули по мне, не найдя ничего интересного в незначительном седом старике. С явным удивлением перевели они свой взор на мрачную фигуру старого Умслопогаса, который поднял свой топор в знак приветствия, потом пристально вгляделись в Гуда, привлеченные блеском его мундира, и, наконец, остановили свой взор на лице сэра Генри. Солнечные лучи играли на его светлых волосах и бороде, выставляя в выгодном свете красивые линии его массивной фигуры. Он поднял глаза и встретил взгляд прекрасной Нилепты. Я не знаю, почему, но кровь прилила к нежной коже королевы, ее прекрасное лицо вспыхнуло, покраснели даже прекрасная грудь, рука и лебединая шея. Щеки зарделись, как лепестки розы. Потом она успокоилась и снова побледнела. Я взглянул на сэра Генри, он покраснел до самых глаз. «Честное слово, — подумал я, — на сцене появились дамы — следовательно, прощай мир и спокойствие!»

Я вздохнул и покачал головой, потому что знал, что красота женщины подобна красоте молнии и несет за собой разрушение и отчаяние! Пока я размышлял, обе королевы сидели на тронах. Еще раз зазвучали трубы. Придворные сели на свои места. Королева Зорайя указала на нас.

Из толпы вышел наш проводник, держа за руку девушку, которую мы спасли из воды. Поклонившись, он обратился к королевам — очевидно, рассказывая им о нас. Забавно было видеть выражение удивления и страха на их лицах, пока они слушали рассказ. Ясно было, что они не могут понять, каким образом мы очутились на озере, и готовы приписать наше появление сверхъестественной силе. Рассказ продолжался, и я заключил по частым обращениям рассказчика к девушке, что он говорил о бегемотах, которых мы застрелили; затем мы подумали, что он врет что-нибудь относительно бегемотов, потому что его рассказ часто прерывался негодующими восклицаниями жрецов и придворных, в то время как королевы слушали с изумлением, особенно когда рассказчик указал на наши винтовки как на орудия разрушения и смерти. Я должен пояснить теперь, что обитатели Страны Зу-венди были солнцепоклонниками и бегемот считался у них священным животным. В определенное время года они убивают бегемотов тысячами — бегемоты нарочно оберегаются для этого в озере страны, так как их кожа идет на солдатскую амуницию, но это нисколько не мешает туземцам считать бегемота священным животным[64].

Те бегемоты, которых мы застрелили, принадлежали к священным животным, и специальной обязанностью жрецов было заботиться о них. Таким образом, сами не зная того, мы совершили святотатство самого ужасного толка.

Когда наш проводник закончил рассказ, высокий старик с длинной бородой и в круглой шапочке, великий жрец Эгон, встал и начал бесстрастным тоном говорить что-то королевам. Мне не понравился холодный взгляд его серых глаз, устремленных на нас. Вероятно, он нравился бы мне еще меньше, если бы я понимал его речь и знал, что во имя оскорбленного божества жрец требовал, чтобы мы были принесены в жертву и сожжены. Когда он договорил, королева Зорайя заговорила нежным, мелодичным голосом, и, судя по ее жестам, разбирала другую сторону вопроса. Затем Нилепта сказала что-то жрецу. Мы, конечно, и не подозревали, что она заступалась за нас и просила о помиловании. В конце концов она обернулась к высокому человеку средних лет, с черной бородой и длинным мечом в руке, которого звали (это мы узнали потом) Настой и который был важным лицом в стране. Очевидно, она ждала от него поддержки. Но кода она переглянулась с сэром Генри — еще при входе в зал — и покраснела, как роза, я заметил, что это было неприятно высокому человеку, потому что он закусил губу и схватился за меч. Потом нам сказали, что он жаждал получить руку королевы и вступить с ней в брак. Нилепта не могла бы сделать худшего выбора, когда обратилась у нему за помощью. Он тихо заговорил с ней, соглашаясь с доводами великого жреца. Во время этого разговора Зорайя положила локоть на колено, уперлась подбородком в руки и смотрела на Насту с презрительной улыбкой на губах, как будто видела насквозь его мысли и планы. Нилепта, очевидно, рассердилась. Ее щеки покраснели, глаза заблестели, и она стала еще красивее. Наконец она повернулась к Эгону и, казалось, дала ему согласие, потому что тот низко поклонился ей. Все это время Зорайя сидела спокойно и улыбалась. Вдруг Нилепта сделала знак. Раздался звук трубы. Все встали и покинули зал, кроме стражи, которой она приказала остаться на месте.