Том 2

Марфа. До свидания. Не откроете? Там палкой подперто. (Выходит за Андрием и Павлом в сени, провожает их, возвращается, ставит на место в передней комнате скамьи, гасит лампу.) Тихо… А когда немца гнали — сколько войска прошло! Как набьются в хату — рогачом возле печки не повернешь. Говорят: «Не серчай, тетка, что много нас. Много — значит, есть кому Гитлера бить. Еще пожалеешь о нас. Пройдет фронт — у вас тут скучно будет». (Долго смотрит в окно.) Нигде уже огня в хатах нет. У одной Катерины только светится. (Садится на кровать.)

Слышен далекий глухой взрыв. Стеблицкая настораживается.

Вася поднимается, тревожно смотрит на нее.

Вася. Мамо, то на станции, то саперы мост разбирают, они и ночью работают.

Ружейный выстрел на улице. Стеблицкая встает.

Мамо, это наши, кто-то волков пугает.

Еще выстрел. Лай собаки громкий, злобный. Стеблицкая подходит к окну, вскрикивает: «Ой, боже мой!» Вася вскакивает с кровати, подбегает к ней, обнимает, отводит ее от окна, усаживает на кровать.

Мамо, не надо! Мамо, это Колчак, не надо! Мамо! Мамо!..

Занавес.

Картина вторая

Вечер Восьмого марта. Хата Катерины. Обстановка: стол, выдвинутый на середину, застланная плащ-палаткой кровать, вокруг стола скамейки и просто доски, положенные на кирпичи. Светит лампа, такая же как и в правлении, из снарядной гильзы, только поменьше калибром. На стенах оборванная местами электропроводка. С потолка свисает пустой патрон для лампочки. За столом сидят Катерина, Ариша, Вера, Марфа Стеблицкая, баба Галька, еще несколько женщин. Из мужчин — Павел, Андрий, Мусий Петрович, Стешенко и Кость Романович.

Кость Романович. Что ж не поете, девчата? Украина без песен — не Украина.

Мусий Петрович. Стесняются вас. Мало выпили.

Вера. Запоем еще, Кость Романович… И запоем, и заплачем. Наш праздник.

Кость Романович. В трех колхозах сегодня побывал. Иду селом, солнце светит, ручейки играют, весной пахнет, а песен не слышно. Тут только понял я, как нам трудно будет… «Песенники, вперед!» — с этого, что ли, начинать?..

Андрий. Песенники помогают. В походе особенно…

Баба Галька. Андрий Степанович! За вами чарка. Людям выпить хочется.

Вера. Да, да, не задерживайте. А то одни навеселе будут, а другие еще трезвые.

Стешенко. В агротехнике это называется — неравномерное созревание.

Андрий. А этот меня все агротехникой донимает… Я же вам сказал, товарищи, что мне теперь нельзя водку пить. Половина желудка осталась. Ни соленого нельзя, ни кислого, ни спиртного — одними глазами. Категорически запретил врач употреблять. Разве, говорит, только по большим праздникам, на Первое мая или на Октябрьскую годовщину, и то понемножку. А насчет Восьмого марта речи не было.

Марфа. Не обижайте нас. Чем же наш праздник хуже?

Ариша. Смотри, Андрий! Не буду тебе живот парить.

Андрий. Ишь ты! И сама пьет. Сама пьет, а мне нельзя.

Вера. Ничего, мы придем, попарим. Пей, Андрий Степанович!

Андрий. Что мне с вами делать?.. Ну, ради женщин выпью немножко. Будем здоровы!

Катерина. Закусывайте, Кость Романович!

Стешенко. Пешком ходите? А где ж та машина трофейная, что у фрицев мы отбили?

Кость Романович. У нас, в райкоме. Стоит, выехать нельзя.

Ариша. Грязно в поле?

Кость Романович. Развезло. А на северных склонах еще снег лежит. Если не будет морозов, недели через полторы начнем сеять.

Андрий. Начать — начнем…

Кость Романович. Да кончим когда, хочешь сказать?

Баба Галька. Вот грибы, Кость Романович, соленые. А может, картошки хотите с маслом? Небогатый наш стол, извиняйте. Это если б как раньше мы жили, так было б в этот день и жареное, и пареное, и гусятина, и курятина…