Том 2

Катерина(встает). Я, бабы, хочу выпить… Сегодня наш день. И праздник наш, и слезы наши, все — нам. И посевная будет наша, бабья, и лето будет наше. Нам, бабам, досталось в этой войне больше всех. Кто дальше живет, до тех хоть фронт не доходил. А мы фашистов повидали… Давно они тут жили? Вот за этим столом пили пиво, пели свои песни.

Нюрка. Ну и песни у них: «Ай, цвай, гав, гав!..»

Катерина. Сколько наших людей погубили проклятые! Разорили нас. Пришли вы ко мне в гости — посадить не на что. Пустая хата. Ну, это наживем опять. А вот молодость свою не вернем. Наша молодость короткая. Сорок лет — бабий век. Прошла она в труде, в войне. Строили, строили и опять строим… Ну что ж, на нас враги и так, и этак, пусть они что хотят, а мы — свое!.. Построим, бабы, снова все, как и было! Нерушимо, навеки! Нам — на здоровье, тем, кто зла нам желает, — на погибель. За детей ваших! За хорошую жизнь! (Выпивает, садится.)

Мусий Петрович. За хорошую жизнь!.. По всему свету!.. (Выпивает.)

Все немного захмелели, беседа становится беспорядочной.

Стешенко(Павлу). Четыре года пожил я всего с женой, Павло Тимофеевич. Двое ребят остались. И не женился. Вот ее сватал (на Марфу), она тогда еще девушкой была. Не пошла за вдовца… А сейчас сыны на фронте, сестра померла. Один душою живу… Посватать разве опять Марфушу?

Марфа, нагнув голову, теребит концы платка.

Катерина. Возьмите меня в свахи. Я ее уговорю.

Кость Романович. Андрий Степанович! Скоро подадут лошадей?

Андрий(смотрит на часы). Через двадцать минут. Вы же заказали к десяти. Подседлают, верхом поедете.

Марфа(Стешенко, который что-то говорил ей тихо). Не надо сейчас об этом, Иван Назарович… Вон Павлуша закурить у вас просит, сверните ему.

Кость Романович(задумчиво). А мы — свое… Хорошо сказала ты, Катерина!..

Вера(подходит к Кость Романовичу, обнимает его за плечи). Эх, товарищ секретарь, Кость Романович. Посеем! Все выполним!.. Нам бы еще гектара два мужиков таких, как вы, посеять!

Женщины поют.

Андрий(Мусию Петровичу). За все наступление от Сталинграда до Днепра ни одного дня не был полк без хлеба. Каждую неделю весь личный состав через походные бани пропускал. Так у меня ж там, дед, и народ был! И повара были — гвардейцы, и сапожники — гвардейцы. А что я тут с тобой, старым хреном, буду делать?

Мусий Петрович (не расслышав). Эге, правильно говоришь! Старый конь борозды не испортит.

Кость Романович встает, одевается.

Павел. Уезжаете? За что вы меня, Кость Романович, постыдили? Я тоже немало потрудился для народа. Не сторонился я людей. Пять премий получил от Наркомзема. Не за плохую работу я их получил…

Кость Романович. И еще придется нам потрудиться, Павел!.. В нашей жизни есть место большим чувствам. Врагам отплатим. Кто-то за нас дойдет до Берлина. Но одной ненавистью нельзя жить. И любить у нас есть кого… А горе — у всех… (Отходит к окну и до конца сцены стоит там, одетый в полушубок, смотрит в темное окно.)

Катерина(Павлу). Его сын был вместе с ним в партизанском отряде. Лет шестнадцати парень. Такой красивый, весь в отца, и ростом ровный с ним. Идут, бывало, рядом — не различишь издали, который отец, который сын.

Павел. Погиб?

Катерина. Ранило его тяжело. До сих пор в госпитале лежит. Врачи говорят — слепым останется.

Баба Галька. Катерина! Закуски не хватает. Вареники там остались?

Катерина идет к печке с чашкой.

Андрий(Арише). Хороший тост подсказала ты, Ариша. С таким тостом можно еще выпить… За доверие бабам! (Выпивает.)

Мусий Петрович. По всему свету!..

Вера запевает: «Теплый ветер дует, развезло дороги, и на Южном фронте оттепель опять, тает снег в Ростове, тает в Таганроге, эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…» Павел сидит, опустив голову.

Затемнение.

Картина третья

Когда сцена освещается вновь, гостей уже нет. Стол отодвинут в сторону. Павел с Катериной сидят на лавке.

Павел. Знаешь, Катя, что такое сальские степи?

Катерина. Я там не бывала, не знаю…