Том 2

— Нет, это скорее мания существа, не обладающего даром чувства.

Мистрис Хоклей не рассердилась. Ее слегка нахмуренные брови говорили об усиленном процессе мышления. Мисс Вэйн, все еще откинувшаяся в кресле-качалке, разразилась дерзким смехом.

— Что с вами? — спросила мистрис Хоклей, обращаясь к своей чтице.

Мисс Вэйн ответила:

— Право же смешно, что вам, такой чуткой и раздражительной, бросают упрек в бесчувственности… — И, ответив, продолжала смеяться…

— Прошу вас! — сказала ей мистрис Хоклей. — Не прерывайте подобными шутками серьезный разговор!

Она снова обратилась к Фельзу:

— Скажите, пожалуйста, дорогой мой!.. Ваш китаец, этот мандарин, с которым вы когда-то подружились и которого вы вновь встретили здесь… он совершенный дикарь? Я хочу сказать — примитивный и отсталый?

Фельз наклонил голову вперед и устремил свой взгляд в глаза мистрис Хоклей:

— Совершенно, — подтвердил он. — Поверьте, что нет ни одной общей идеи у вас и у этого китайца.

— Так ли? Но ведь он, кажется, путешествовал?

— Совершенно верно.

— Он путешествовал! А теперь он в Японии, в стране, которая как раз теперь сбрасывает с себя свое старинное варварство… Возможно ли, что этот китаец в такой мере отстал, как вы утверждаете? Так чужд цивилизации. Например, здесь, в Нагасаки, в его доме, неужели нет телефона?

— Телефона нет.

— Непонятно! Ужели вы находите приятность в обществе такого человека?

— Вы видите, что у него я забыл о времени.

— Да…

Она снова задумалась, слегка нахмурив брови.

— Французы, — заявила мисс Вэйн самоуверенно, — отстали от современного прогресса, поэтому они забываются с себе подобными…

— Да, — согласилась мистрис Хоклей, удовлетворенная этим объяснением. — Они отстали, и они относятся даже с презрением к прогрессу. Вы правы, Эльза.

Она поднялась и, подойдя к мисс Вэйн, потрясла обе ее руки с одушевлением. Фельз, отвернувшись, прислонился лбом к стеклу иллюминатора.

Лакей, которого мистрис Хоклей позвала минуту назад, знал, для чего его позвали: он внес два букета орхидей, хозяйка взяла их и занялась их размещением в больших бронзовых вазах, украшавших камин…

— Японские? — спросила мисс Вэйн.

— Нет, это все еще запас из Фриско. Лед их превосходно сохранил.

Фельз поднял оброненный цветок и стал расправлять его лепестки.

— Никакого аромата, — сказал он.

Он вдруг припомнил холм Цаплей.

— В эту пору все вишневые деревья Нагасаки в цвету. Вы не предпочли бы прекрасные ветки, розовые и живые, этим орхидеям, имеющим вид искусственных?

Мистрис Хоклей сказала:

— Поистине, удивительно, что у вас, такого изящного художника, такие простонародные понятия о красоте.

Жан-Франсуа Фельз открыл было рот, чтобы сказать что-то об истинной красоте, но мистрис Хоклей подняла в это мгновение к вазам руки, нагруженные ветками орхидей…

Длинные, стройные ноги, широкие бедра, узкий торс, круглые плечи, поддерживающие сильную и тонкую шею, под тяжелой массой золотых волос, поднятые кверху руки — все тело этой женщины было таким великолепием и такой гармонией, что Жан-Франсуа Фельз не возразил ничего.

Между тем мистрис Хоклей закончила установку орхидей.

— Дорогой мой, — сказала она внезапно, — но ведь вы нам ничего не сказали об этой японской маркизе, портрет которой вы пишите. Как вы ее называете? Я забыла уже.

— Иорисака.

— Да!.. Она действительно маркиза?

— На самом деле.

— Старинного рода?

— Иорисака были некогда даймиосами племени Шошу, на острове Гондо. И думаю, что они не заключали неравных браков.

— Даймиосы… Это сюзеренные владыки? Наподобие европейских.

— Да.

— Сюзеренные владыки! Это, право же, занятно. Во всяком случае, я думаю, что раз вам нравится писать портрет этой японской маркизы, то она совершенная дикарка, как ваш китайский мандарин?

Фельз улыбался.

— Не совсем.

— О, так у ней есть телефон?

— Не знаю, но готов держать пари, что есть.

Мисс Вэйн вставила:

— У многих японцев есть телефон.

— Да, — ответила мистрис Хоклей. — Но я удивляюсь, что мэтр согласился писать портрет японки, у которой есть телефон.

Она рассмеялась, потом прибавила серьезно:

— Так правда, что маркиза Иорисака — современное существо?

— Да, довольно современное.

— Она не приняла вас сидя на корточках на циновке, в маленькой комнате без окошек, между четырех бумажных ширм?

— Нет, она приняла меня, сидя в кресле, посреди салона в стиле Людовика XV, между роялью и зеркалом в золоченой раме.

— О!

— Да. Я, кроме того, имею полное основание думать, что маркиза Иорисака шьет у того же портного, что и вы.

— Вы смеетесь?

— Ничуть.

— Маркиза Иорисака не была одета в «кимоно» и в «оби»?

— На ней был очень изящный «tea-gown».

— Я удивлена. А что вам говорила маркиза Иорисака?

— Совершенно то же самое, что вы говорите, принимая иностранца.

— Она говорит по-французски?

— Так же хорошо, как вы.

— Но она, поистине, привлекательная женщина, а, Франсуа?..

— Жан-Франсуа, прошу вас…

— Нет, никогда! Вот опять ваши простонародные вкусы! Просто Франсуа — куда благороднее. Я говорю: Франсуа, дорогой мой, я прошу вас познакомить меня с маркизой Иорисака.

Фельз, улыбавшийся, незаметно вздрогнул.