Том 2

Ровно в половине шестого часа утра курьерский поезд из Парижа остановился перед станцией Ванн. Остановка продолжалась всего шесть минут, потому что поезд прибыл с опозданием. В такой ранний час на вокзале не оказалось ни одного носильщика. Ночной мрак усугублялся еще осенним бретонским дождем. К счастью, нашелся любезный путник, который помог госпоже Эннебон выбраться из вагона. Почти тотчас же раздался свисток паровоза, и поезд покатил дальше, в Лориан и Кемпер.

— О, Боже мой, Боже мой! — шептала мадам Эннебон, с беспокойством оглядываясь вокруг. — Зачем я здесь? Какой ужас!

Дождь неторопливо и бесконечно моросил мелкими каплями. Три фонаря бросали тусклый желтый свет на станционную платформу. Кругом царил непроницаемый мрак. Ничего не было видно, кроме четырех рельсов, убегавших в пространство на запад и на восток.

Госпожа Эннебон посмотрела на свои два саквояжа, поставленные любезным путешественником рядом с нею на мокрую платформу. Помощи ей было теперь не от кого ожидать, и она решилась сама поднять свои саки. Держа в каждой руке по одному, она направилась к выходу, освещенному тусклым фонарем.

Она была одна, совсем одна. Поль де Ла Боалль, с тревогой видевший ее отъезд и готовый много дать за возможность сопровождать ее, остался в Париже по безмолвному требованию Изабеллы де Ла Боалль, не терпевшей его отсутствия.

Наконец, госпожа Эннебон достигла выхода, миновала контроль и, выйдя на площадь перед вокзалом, с облегчением опустила свои чемоданы на тротуар. Два отельных омнибуса стояли в ожидании приезжих.

— «Ле-Коммерс де л’Эпе»! — раздался голос одного из шоферов.

— «Л’Отеллери дю Дофен»! — раздался другой голос, поразительно похожий на первый.

Более проворный из обоих шоферов овладел ее чемоданами и усадил ее самое. В какую из двух гостиниц ее повезут, она не знала.

Прошло две недели с тех пор, как госпожа Эннебон, терзаемая тревогой, отправилась за советом к аббату Мюру. Желанного совета она так и не получила, зато тревога с того вечера еще усилилась. Мадам Эннебон еле жила в течение этих двух ужасных недель.

По возвращении из Рима она поселилась в своем особняке на рю де Серизоль, в то время, как мадам де Ла Боалль подобно американской туристке, остановилась в гостинице «Астория». Едва шестьсот метров отделяли мать и дочь, ставших вдруг совершенно чужими, — и эти шестьсот метров были целой пропастью. Поль де Ла Боалль украдкой перебегал несколько раз в день из одной квартиры в другую, как прежде в Риме из «Паласа Альберто» в клинику, где выздоравливала Изабелла. И как прежде в Риме, Изабелла, молчаливая и загадочная, казалось, ничего не замечала в странном поведении своего мужа.

Но однажды вечером, поужинав вдвоем с мужем, когда он, как всегда, собирался проститься с ней, она вдруг заметила:

— Нам придется все-таки внести побольше порядка в жизнь. Надо принять решение.

Затем, глядя в угол на потолок, добавила:

— Впрочем, я жду письма.

От кого она ждет письма, она не сказала. Но мадам Эннебон, лишь только эти слова были переданы ей, в испуге тотчас же решила, что речь может идти только о полковнике, — отце Изабеллы. На следующий же день, в надежде предупредить вмешательство мужа, казавшееся ей полнейшей катастрофой, она отправилась с вокзала Орсэй вечерним курьерским поездом в Ванн.

Сидя теперь в плохо отопленном отельном номере среди нераспакованных еще саквояжей, она ждала рассвета. Во всех своих членах она ощущала слабость и томительный страх. Неужели это она, Кристина Эннебон, попала сюда, в эту жалкую провинциальную гостиницу?

Неужели это она предпринимает такой странный, необычный, авантюрный визит?

Ей казалось, что земля разверзлась под нею. По натуре не склонная к отвлеченному умствованию, мадам Эннебон чувствовала только какое-то странное оцепенение и острую печаль: сожаления она испытывала мало, а угрызений совести еще меньше. С удивительной искренностью, свойственной ее характеру, она была убеждена, что не совершила, в сущности, ничего дурного и преступного. Просто ей не повезло — случай не благоприятствовал ей, вот и все!

Или, может быть, Бог наказывает ее за недостаточное усердие в молитве? Или она не заплатила должными покаяниями за испытанные ею запретные радости?.. В часы тревоги и душевного кризиса старые, затаенные склонности вновь выплывают на поверхность и, быть может, теперь, перед решением своей судьбы, госпожа Эннебон больше, чем когда-либо прежде, почувствовала себя испанкой, хоть, без сомнения, не отдавала себе в этом отчета.

Когда двумя и тремя часами позже, она, наконец, собралась с духом и, поднявшись с кресла, принялась раскладывать свои вещи, чтобы сделать необходимый туалет перед роковым визитом, ради которого предприняла это далекое и безотрадное путешествие, взгляд ее нечаянно упал на собственное ее отражение в зеркале платяного шкафа.

Она увидела себя такою, как была — правда, утомленной, с покрасневшими глазами и отяжелевшими веками, но все еще поразительно красивой, элегантной и изящной.