Том 2

Адъютант(Чапаеву). Простите, товарищ Чапаев, я не знаю вашего имени-отчества.

Чапаев. Василий Иванович.

Дронов(Чапаеву). Здорово.

Чапаев. Узнавать надо старых знакомых. Я ведь когда-то вызволил тебя.

Дронов. Ты похудел, Василий.

Чапаев. В Москве харчовка слабая.

Дронов. Тебе тут какую же часть дают?

Чапаев. Да вот… дивизию.

Дронов. Позвольте, о ком же составляется приказ?

Адъютант. По-моему, догадаться нетрудно.

Дронов. Выходит, обошли меня. Не разобрались, что ли? Дела!

Стрешнев(вспылил). Коль скоро вы разумеете войну как продвижение по лестнице чинов, тогда — обошли. Это, позвольте вам заметить, старая штабная рутина. Вопрос о назначении Чапаева командующий решил единолично. И, следовательно, вас никто не обошел.

Дронов. Напрасно горячитесь… Я так… болтнул и снимаю это дело. Что же, Чапай, берешься дивизией командовать?

Чапаев. С кем, с кем — а с таким командующим я и армию поведу.

Дронов. Ты ведь у нас академик.

Чапаев. А то… Теперь я с Колчаком на одной ноге.

Дронов. Любишь погордиться, Вася.

Чапаев. Люблю… Я даже шапку и то с гордостью ношу на голове.

Появляется Фрунзе. Замешательство.

Фрунзе(Стрешневу). Вот представляю вам комдива, какого мы искали.

Чапаев(Фрунзе). Разрешите удалиться, товарищ командарм.

Фрунзе. До свиданья, товарищ Чапаев. Встретимся там… в степи.

Чапаев. Низко кланяюсь. (Уходит.)

Стрешнев. Партизан? Из самородков? Картинен очень… Не смею вас учить, но лично остерегался бы назначать этого молодца командовать серьезной группой войска.

Фрунзе. Я тоже не буду вас поучать, но хочу поделиться одним поразительным наблюдением. Недавно я узнал, чем отличаются великие умы от наших рядовых умов. Мы с вами видим человека, каким он есть сейчас. Великий ум видит человека, каким он был вчера… так лет пятьсот назад… и каким он будет завтра… тоже лет на сто вперед. Вот в чем разница. Но, конечно, великие умы и еще кое-чем отличаются от нас. А кроме того, я просто знаю, что Чапаев отличный командир.

Стрешнев(развел руками). Отступаю…

Фрунзе. Нет, вы уж и слова этого теперь не говорите. Вот нам несут карты башкирских степей. Если не случится то, что мне предсказал один великий ум, то в этих степях от нас останутся по крайней мере славные курганы. Я не поклонник роковых слов, но дела здесь пойдут так… по-роковому.

Картина вторая

Берег одного из притоков Волги. Хата рыбака. На заборе сушатся сети. Лодка. Начало весны. Голые тополя. Поют скворцы. Входят бойцы, среди них — Соловей и Ласточкин. В стороне, у ворот, на распряженной телеге сидит Саня. Устало и молча она наблюдает за происходящим.

Соловей. Что такое — не пойму: в халупе печь горит, хлеб печется, а люди сгинули. Может, хозяев вырезали случайно?

Ласточкин. А ты, Соловей, не дай хлебу погореть. Сам стань, поверни его, подрумянь. Знаешь как?

Соловей. Без тебя соображу.

Ласточкин. А ежели какая живая душа объявится, ты ее, Соловей, не пугай, не рычи на мирного жителя.

Соловей. Не зверь, кажется. От бабы родился, как все люди.

Ласточкин. С непривычки ты, Соловей, ужасен, непонятен, дик.

Соловей(направляется в хату). Хозяева, выходите, мы вас вешать не будем. (Уходит.)

Ласточкин. Надо супруге письмишко отписать, а то они, женщины, без ответа-привета вдовьи сны видят. Которое теперь число — не знаю. А месяц?

Бойцы. Апрель — май!

— Апрель, товарищ Ласточкин, солнышко теплое.

Ласточкин пристраивается писать. Бойцы располагаются на отдых.

Ласточкин(пишет под собственную диктовку). «Год тысяча девятьсот девятнадцатый, месяц апрель, а число все равно какое, пускай будет пятнадцатое. Здравствуйте, многоуважаемая, ненаглядная супруга моя Анна Ивановна. Я жив-здоров, нахожусь на походе в резерве Чапаевской дивизии. Наш полк, как вы знаете, состоит из ивановских ткачей, но славой еще себя не увенчал и никаким уважением не пользуется. Сами посудите, милая моя, какой может быть кавалерист из ткача! А вашего супруга за бойкий характер и грамотность вместе с Узоровым Митей назначили в конную разведку. Кони у нас башкирские, злые, седла казачьи, а места, созданные природой для сиденья, обыкновенные, городские. Знали бы, видели вы, какого горя мы натерпелись. Две недели ходил я раскорякой и думал, что так и останусь, но теперь затвердел».

Входит Узоров с книжкой в руках.

Узоров(с воодушевлением читает).