Том 2

Отплевывая землю, плохо слыша, со звенящим шумом в ушах, Новиков оглянулся на расчет — люди лежали в дыму между станинами, лицом вниз. И в первую минуту перехватило горло, — показалось, что на огневую прямое попадание. Темная, неподвижная фигура Богатенкова, прижатая спиной к брустверу, выплыла из дымной пелены в метре от Новикова, глаза заряжающего были закрыты, брови недоуменно нахмурены, рука забыто придерживала на коленях снаряд.

— Богатенков!..

Богатенков приоткрыл глаза, особенно ясные, карие, изумленные, словно не веря чему-то. Не ответив на зов Новикова, он медленно убрал руку со снаряда, потом недоверчиво, наклоняя голову, пощупал живот и, со спокойно-хмурым удивлением глядя на измазанную кровью ладонь, сказал тихо, сожалеюще и просто:

— Напрасно это меня…

И с тем же изумленным лицом, будто прислушиваясь к тому, что теперь не могли слышать другие, повалился на бок, успокоенно и тихо приник щекой к земле. Снаряд скатился по ногам от последнего его движения, ударил по сапогам Новикова, и Новиков очнулся.

«Что это? Я не заметил, как его ранило? Это он звал меня «товарищ капитан»? Его был голос? Как это могло убить именно его?» И странно было, что уже нет живого дыхания, спокойной силы, смуглой красоты Богатенкова, а то, что называлось Богатенковым, было не им — нечто непонятное, чужое лежало возле бруствера, прижимаясь к земле, и это чужое, казалось, мгновенно отдалилось от всех, но никто еще не хотел верить этому. «Зачем он стоял в рост? Верил, что его не убьют?»

— Перевязку! Быстро!..

Новиков крикнул это, понимая ненужность перевязки, и затем сквозь зубы подал другую команду: «К орудию!» — но скрежет, удары и треск, вновь накрывшие высоту, стерли его голос. Солдаты, поднявшие было головы, опять припали к земле, но сейчас же вскочили, поднятые вторичной командой Новикова, — он стоял на огневой, не пригибаясь, он знал: так надо…

— К орудию! Степанов, заряжай!

И только тогда все поняли, почему Степанов должен заряжать. Наводчик Степанов, дрожа широким, конопатым лицом доброго деревенского парня, растерянно озирался на тихо застывшего в неудобной позе Богатенкова, схватив снаряд, ожесточенно втолкнул его в казенник, выговорил грудью:

— Насмерть! Товарищ капитан, «ванюши» по нас бьют! Это они!..

«Товарищ капитан… Это был его голос, Богатенкова… Что он хотел мне сказать?»

— A-а!.. — продохнул Новиков, стискивая зубы, ища панорамой то место, где как бы из разбухшей массы колонны с железным скрипом взметались в разные стороны длинные хвосты огня: прямо из колонны шестиствольные минометы обрушивали огонь на высоту, на берег озера, где затерялись в пепельной метели орудия Овчинникова.

— Осколочными! По колонне!..

Оп выпустил более пятидесяти снарядов по колонне. Там закрутился смерч — разлетались рваные куски, вставали факелы взрывов, несколько грузовых машин, дымясь брезентом, неуклюже разворачивались на обочине, выезжая из черно-красных вихрей. Фигурки немцев отбегали по шоссе, ползли в поле, строча из автоматов. Тонкие малиновые перья вырвались из кузовов грузовиков, беспорядочный треск, разбросанное щелканье донеслись оттуда, — видимо, рвались боеприпасы.

— Снаряды! Снаряды!.. — раздался где-то в стороне, за спиной Новикова, крик, но этот крик скользнул мимо сознания. Одновременно со взрывом боеприпасов ощутимо сотрясли высоту два других полновесных взрыва. Сизые шапки дыма, колыхаясь, выплыли над темной завесой в той стороне, где были орудия Овчинникова.

«Что это там? Это он?»

Новиков резким доворотом подвел панораму в сторону взрывов. Он всматривался сквозь обжигающий глаза пот, стараясь найти орудия Овчинникова. От мысли, что Овчинников, окруженный прорвавшимися танками, подорвал орудия, морозным холодом облило влажную спину* «Неужели он сделал это?» Но, не соглашаясь с тем, что там уже погибли люди, разбило орудия, он вдруг уловил в сумеречном тумане близ позиции Овчинникова проступивший силуэт танка и, как пьяный, обернулся, нетерпеливый, черный, крича:

— Снаряд! Заряжай!

Степанов, грязно-потный, в размазанной по лбу гари, засучив по локоть рукава, один стоял на коленях среди груды гильз — широкое лицо растерянно, спекшийся, в порохе, рот дергался судорожно.

— Товарищ капитан!.. Снаряды… — прохрипел Степанов. — Снаряды кончились. К передку расчет послал… За энзэ! И заодно Богатенкова взяли.

— Кой дьявол… помогут передки! Там двадцать снарядов! — выругался Новиков. — Во взвод боепитания! Передайте мой приказ: все снаряды сюда! Немедленно! Подождите! Вода есть у вас?

И, рванув скользкий от пота ворот гимнастерки, облизнул шершавые губы — жажда жгла его сухим огнем.

Степанов, торопясь, отцепил с ремня флягу, вытер горлышко, охотно и услужливо протянул ее Новикову.

— Теплая только… — И, удержав дыхание, осторожно попросил: — Разрешите закурить на дорожку?

— Давай!