Том 2. Баллады, поэмы и повести

В балладе «Двенадцать спящих дев» Жуковский использовал прозаический роман Х.-Г. Шписа «Die zw"olf schlafenden Jungfrauen, eine Geister Geschichte» («Двенадцать спящих дев, история о привидениях»). Роман Шписа основан на средневековых католических легендах о грешниках, продающих душу дьяволу и затем религиозным покаянием искупающих свою вину. В балладе Жуковского отразился более ранний замысел неосуществленной им национально-исторической «богатырской» поэмы «Владимир». Сохранив основную мысль Шписа об очищении души покаянием и искуплении греха, Жуковский в разработке сюжета и стиля во многом от Шписа отходит. События из средневековой Германии перенесены в древнюю Русь. Всему повествованию придан древнерусский колорит; герой приобрел черты сказочного русского витязя, отыскивающего себе невесту. Имя грешника (Громобой), взятое из рассказа «Громобой» Г. П. Каменева (автора первой русской баллады «Громвал», изданной в 1804 г.), вызывало представление о далекой старине и воспринималось как характерное для древней Руси. Имя героя-избавителя (Вадим) восходит к древнейшей части русской летописи, «Повести временных лет». Согласно летописи, Вадим поднял в Новгороде восстание против власти Рюрика (IX в.); он стал любимым героем оппозиционной русской литературы конца XVIII — первой трети XIX века, начиная с вольнолюбивой трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский» (1789). К его образу обращались декабристы; в 1803 г. сам Жуковский написал незаконченную повесть в прозе «Вадим Новгородский». В балладе «Двенадцать спящих дев» имя «Вадим» уже совершенно лишено политически-вольнолюбивых ассоциаций и понадобилось Жуковскому только как знак принадлежности к древней Руси. Поэтичность и лиризм, присущие балладе Жуковского, не имеют соответствия в подлиннике. В романе Шписа, написанном по образцу авантюрно-рыцарских романов, много довольно грубых приключений эротического характера. Роман сокращен и, как было отмечено еще современниками, «очищен» Жуковским. Баллада имела шумный успех, но в то же время ее программная отрешенность от всего «действительного» и мистическая окраска вызвали недовольство оппозиционных (декабристских) кругов (см. во вступительной статье в т. 1 наст. издания о пародии на «Двенадцать спящих дев» в IV песне «Руслана и Людмилы» Пушкина). Белинский, в связи с той борьбой, которую он вел в 1840-х годах против романтического идеализма, писал: «В «Громобое» Жуковский… хотел быть народным, но, наперекор его воле, эта русская сказка обратилась как-то в немецкую что-то вроде католической легенды средних веков… «Вадим» весь преисполнен самым неопределенным романтизмом» (Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 197–198).

Рыбак^*

Написано в январе 1818 г. Напечатано впервые в сборнике «F"ur Wenige. Для немногих», 1818, № 1. Затем баллада была перепечатана в «Сыне отечества», 1820, ч. 64, № 36. Перевод одноименной баллады Гете.

В ряде прижизненных изданий «Рыбак» отсутствует, в том числе в пятом прижизненном Собрании сочинений, по-видимому в связи с ожесточенной критикой баллады О. М. Сомовым. С позиций рационалистической поэтики Сомов нападал на стиль Жуковского, высмеивая такие выражения, как «влажною главой», «душа полна прохладной тишиной» и др. («Невский зритель», 1821, январь, ч. 5, за подписью «Житель Галерной гавани»). В переводе Жуковский не передал свойственную подлиннику «простонародность» стиля («Рыбак» Гете написан в духе народных песен). Вместо «мокрая женщина» — «красавица», всплывающая «влажною главой»; вместо «намочила ему голую ногу» — «На берег вал плеснул». Жуковским самостоятельно введен образ «прохладной тишины» (см. вступительную статью в т. 1 наст. издания).

Рыцарь Тогенбург^*

Написано в январе 1818 г. Напечатано впервые в сборнике «F"ur Wenige. Для немногих», 1818, № 1. Перевод одноименной баллады Шиллера. В подлиннике больше конкретных вещественных и психологических деталей: указано место действия — Яффский берег, героиня только накануне возвращения рыцаря становится монахиней. Шиллеровская баллада была программным преромантическим произведением об идеальной любви, вечном «томлении» («Sehnsucht»). Этот смысл ее передан Жуковским, причем «томление духа» даже усилено. В 1840-х годах, в эпоху борьбы с романтическим идеализмом немецкого толка, баллада стала восприниматься иронически.

Белинский осудил идею баллады Шиллера, хотя в художественном отношении он ставил ее очень высоко. Перевод же этой баллады Жуковским Белинский считал фактом прогрессивным, так как Жуковский «усваивал юной, едва рождавшейся литературе плодотворные для нее элементы» (Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 175). О качестве перевода Белинский отзывался с восхищением: «Рыцарь Тогенбург — прекрасный и верный перевод одной из лучших баллад Шиллера» (там же, стр. 172).

Лесной царь^*