Том 2. Брат океана. Живая вода

Нельма поспешно спрятала в кошель лоскутки и бисер. Вышли. Плавник густо устилал низменную обочину острова. Тут было все, что произрастало на берегах великой реки: кедры, лиственницы и березы, ольха и ель, пихта и корявый тундровый кустарник.

Собрали две большие груды, запас на целый месяц, но Игарка сказал:

— Соберем-ка еще, на все лето.

Запасли на все лето, а Игарка опять:

— Соберем-ка еще!

— Еще? Зачем еще? — удивилась Нельма.

Тогда ваш шалаш будет самый теплый во всей тундре.

Нельма сказала, что впервые видит такого человека: пришел в гости, а сам тянет невод, чистит рыбу, собирает дрова.

— А ты бы как хотела: пообедал, напился чаю и ушел? — спросил Игарка.

Нельма промолчала.

Река затихла, поплыли лодки. Пришло Егору время прощаться, говорить последние слова. Он выбрал удобный гладкий камень и сказал:

— Посидим, отдохнем!

Нельма согласилась. Была она в этот раз на удивление тиха и послушна. Егор погладил ей волосы, она не рассердилась, взял погреть зазябшие руки, не отняла. Егор сначала думал, что погреет Нельме руки, погладит волосы, потом встанет и уйдет, а теперь понял, что уйти не может.

— Я бы лучше совсем никогда не уходил от тебя…

Домой вернулись они ночью, когда в шалаше давно уже откурился вечерний дым и остыл ужин.

— Нельзя ходить так долго! — упрекнул Нельму отец. — Видишь, надо новый огонь, новые дрова.

— Дрова! Игарка, ты слышишь, отец жалеет дрова.

Нельма развела большой жаркий костер.

— Отец, пойди погляди, сколько у нас дров! — и кинула в костер все, какие были в шалаше.

Игарка взял лодку, сказал, что поедет навестить Большого Сеня, вернется скоро и тогда перевезет дрова поближе к шалашу.

Вернулся он рано утром, с Сенем. В руках у Сеня был крупный серебристый осетр. Сень вошел к Яртагину один. Игарка остался у реки.

— Здравствуй, Яртагин! — сказал Сень. — Вот Игар Иваныч посылает тебе подарок. — И протянул Яртагину осетра.

— Какой Игар Иваныч? — спросил Яртагин.

— Игар Иваныч, лоцман. Приехал к нам с Ландуром. Потом он ушел от Ландура, теперь живет, как ветер. Игар Иваныч умеет водить пароходы, гонять лодки, ставить паруса. Игар Иваныч самый справедливый человек на свете.

— За какое добро одаряет меня Игар Иваныч? — еще спросил Яртагин.

— Он просит твою дочь Нельму.

— А как я буду один? Кто будет разводить очаг и тянуть невод?

— Игар Иваныч придет в твой шалаш и будет поддерживать очаг, тянуть невод и беречь твою старость.

Тогда Яртагин принял осетра: он был согласен отдать Нельму Егору.

Яртагин, Большой Сень и Егор уехали созывать гостей, а Нельма сдернула свой девичий полог, достала два старых платья и села шить из всего этого новый полог на двоих.

Месяц прошел только наполовину, а Феоктистов приехал снова.

— Ну, Егор, завтра встанешь за руль.

— Примешь с женой? — Егор подумал, что Яртагину и Нельме будет гораздо лучше в теплой пароходной каюте, чем в дырявом шалаше-ветродуе.

— Милости просим! — Феоктистов гостеприимно раскинул руки.

— И с отцом примешь?

— Это с каким? Старый лоцман думает бросать порог?

— Нет. — Егор кивнул на Яртагина. — С ним.

— С ним? — Феоктистов закрыл лицо сеткой. — Комары проклятые! — Шага на два отступил от Егора. — Жена. Отец. Ха! Не нашлось тебе русской?! Каютка, знаешь, на троих-то мала будет, — и уехал.

V

Северное лето кратко, как взмах птичьего крыла. Уже в начале сентября небо стало высоким и льдистым, с зеленоватой поволокой, а со второй половины месяца каждую ночь падал иней и держался до полуден; к концу месяца в заливах зазвенел ледок, разбиваемый волнами.

Ушел наверх Феоктистов, велел гудеть отход и Ландур. В тот же день все рыбаки съехались в главный стан, острова опустели, лишь кое-где продолжали чадить не залитые второпях костры.

На островах была каторга: сначала день и ночь пекло незакатное солнце, потом пронизывали до костей дожди и ветры, не утихая ныли у рыбаков простуженные ноги, люди кашляли кровью, а работа, как река, шла без остановок — валился наземь один изнеможенный работник, его место сейчас же заступал другой.

На стане шла погрузка, с берега на пароход в три потока катили бочки с солониной. Пришлось катать и Яртагину с Игаркой. Но это ничего, всего один день, а завтра — расчет, свобода!

Прогудела по палубе последняя бочка. Ландур поднял рупор:

— Убрать сходни!

Подхваченные расторопными матросами сходни взмыли на палубу. Ландур повернул рупор к берегу, к толпе озадаченных рыбаков.

— Чего стоите, орда немытая?! Чальтесь! Расчет будет доргой.

— Хо! — вздохнул Яртагин. — Расчет доргой, знаем… — и уныло поплелся к лодке.

Восьмые сутки поднимается пароход вверх по реке. За все время были только две стоянки: брали дрова. По пятам за пароходом гонится зима, берега уже окаймлены сплошными закраинами, раза два падал снег.